Работа на стороне

Батчер Джим

Я понял.

— Либо проклятие был помещено здесь не смертным.

— Ага, — сказал Боб. — Но это мог быть кто угодно.

Я покачал головой.

— Не обязательно. Вспомни, что проклятие наложено на стадион во время игры Мировой Серии в 1945 году.

— Ах, да, — сказал Боб. — Стадион же был битком набит. Это означает, что, кем бы это ни было, оно сумело затеряться. Или действительно клёвая завеса, или, может быть, оборотень.

— Почему? — спросил я.

— Что?

— Почему? —

повторил я. — Почему это теоретическое существо решило наложить проклятие на Кабс?

— Многим существам из Небывальщины действительно не нужна мотивация.

— Уверен, что она им нужна, — возразил я. — Логика, стоящая за тем, что они делают, может быть, чужеродная или вывернутая наизнанку, но она для них имеет смысл. — Я махнул рукой в сторону стадиона. — Этот некто не только наложил проклятие на то, что связано с силой человеческих эмоций, оно продолжает действовать, неделю за неделей, год за годом.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, босс.

— Тот, кто это сделал, затаил обиду, — сказал я задумчиво. — Это месть за жестокое оскорбление. Это личное дело.

— Может быть, — сказал Боб. — Но, может быть, эмоциональное состояние стадиона усилило проклятие Сианиса. Или может, после того, как выперли со стадиона Сианиса, который не имел достаточно сил, чтобы проклясть кого-то на самом деле, некто решил сам это устроить.

— Или, может быть… — Мой голос затих, и я расхохотался. — Ох. О-о, это забавно.

Боб развернулся на моей ладони, чтобы посмотреть на меня.

— Это не Сианис наложил чары на Кабс, — сказал я, улыбаясь. — Это был козёл.

* * *

Таверна и гостиница Ллин-ы-Ван-Вах расположена внизу, на берегу озера, на северной окраине города. Неоновая реклама снаружи кричала «ПАБ», словно пыталась перекричать шум драки футбольных хулиганов. У здания были белые оштукатуренные стены и тяжелые перекрытия из морёного дерева. Деревянная вывеска на шесте над дверью оглашала имя таверны, а нарисованные на ней нарцисс и лук-порей скрестились на манер мечей.

Я повернул к таверне и вошёл. Внутренняя отделка совпадала с внешней, продолжая тему морёного дуба — деревянные полы, стены, мебель. Было уже за полночь, что не было на самом деле так уж поздно для тусующихся по барам, но Таверна Ллин-ы-Ван-Вах была почти пуста. Здоровенный рыжий парень, сидевший на стуле у двери, сердито посмотрел на меня. Его бицепсы были достаточной толщины, чтобы носить шины от грузовика вместо нарукавных повязок. Он пялился на меня своими телескопами, на что я постарался не обращать внимания, пока подходил к стойке.

Я уселся на стул и кивнул барменше. Она была красивой женщиной с чёрными, как смоль, волосами и гордой осанкой. Её белая рубашка в стиле ренессанс полностью

соскользнула с её точёных плеч и держалась лишь за счёт тёмного кожаного бюстье. Она была занята протиранием стойки. Бюстье было занято приподниманием и подчёркиванием.

Она взглянула на меня и улыбнулась. Ее бледно-зелёные глаза скользнули по мне, и улыбка стала шире.

— Ах, — сказала она, её британский акцент был густым, и откуда-то ближе к Кардиффу, чем к Лондону. — А вы высокий.

— Только тогда, когда встаю.

Её глаза засверкали от весёлого лукавства.

— Такое преступление. Что будете пить, любезный?

— У вас есть какое-нибудь холодное пиво? — спросил я.

— Здесь нет колониального пойла, — ответила она.

— Снобы, — сказал я, улыбаясь. — А нет ли у вас тёмного МакЭнелли? Чего-то из настоящего пива Мака.

Её брови взметнулись вверх.

— Фью. На мгновение мне показалось, будто к нам забрёл дикарь.

Она широко мне улыбнулась, зубы у неё были ровные, крепкие и белые, и подошла ко мне, прежде чем нагнуться и выудить тёмную бутылку из-под стойки.

Я оценил её вежливо и политически грамотно.

— Это шоу входит в цену напитка?

Она открыла бутылку профессионально ловким движением и поставила её передо мной вместе с чистой кружкой.

— У меня щедрая душа, милый, — сказала она, подмигивая. — Зачем назначать цену, если я могу заниматься бескорыстной благотворительностью?

Она налила пива в кружку и поставила её на салфетку передо мной. Потом пододвинула ко мне миску с орешками.

— Предпочитаете пить в одиночку?

— Это зависит от того, позволите ли вы мне купить бутылочку для вас.

Она рассмеялась.

— А вы, похоже, джентльмен? Сэр, вы, наверное, приняли меня за шлюху, если думаете, что я бы согласилась выпить с чужаком.

— Я Гарри, — сказал я.

— И теперь мы больше не незнакомцы, — ответила она, и достала ещё одну бутылку эля. Повторение номера потребовало некоторого времени, и она наблюдала за мной, пока этим занималась. Она выпрямилась, так же медленно, и открыла свою бутылку, после чего нежно обхватила её горлышко губами и неторопливо отпила. Потом она выгнула бровь, вопросительно посмотрела на меня и сказала:

— Заметили что-нибудь ещё, что вам нравится? Что-то вкусненькое, может быть?

— Я боюсь, что я из тех, кто любит ушами, — сказал я. — Есть минутка поговорить со мной, Джилл?

Ее улыбка тут же погасла.

— Я никогда не видела вас здесь раньше. Откуда вам известно моё имя?

Я сунул руку под одежду и вытащил свой пентакль, позволив ему упасть поверх футболки. Джилл изучала его несколько секунд, затем снова взглянула на меня. Её рот открылся в беззвучном «о!» понимания.