Работа над ошибками
Шрифт:
Но Шейман почему-то был уверен, что мы с Титенковым не только занимаемся бизнесом, но и делим какие-то баснословные прибыли. Однажды меня даже вызывали (я работал еще министром) на очную ставку с неким Ильей Семеновичем Фуксом. Этот Фукс раза два или три бывал у меня в кабинете, настойчиво предлагая поставлять зерно в Беларусь в неограниченных количествах… но без тендера. «Зачем тендер? – спрашивал Фукс, – договоримся – и всё!» «Тендер – и никаких договоримся!» – заявил я решительно, давая понять, что разговор бесполезен. Потом уже, когда я сидел в колонии, мне сказали, будто бы господин Фукс заказывал меня, оценил «услугу» в 30 тыс. «зеленых». Это можно будет проверить и, если это так, то я, видимо, должен поблагодарить Шеймана, что изолировали этого Фукса. Очень интересно, что посадили по подозрению… в отмывании
Когда Ивана ушли в отставку, я с ним не виделся вплоть до встречи в Москве. Некоторые деятели из президентского окружения упорно внушали мне мысль: дескать, именно Иван ходил и старательно лоббировал, чтобы меня посадили. Наверняка они сами приложили руки, а теперь спихивают на дядю.
А вот когда начал поиски следов исчезнувших, я вышел на Титенкова. Иван попытался принять какое-то участие, даже высказался публично, но потом стушевался и ушел в тень. Я сказал ему: «Иван, тебе, прежде чем писать какие-то письма, надо публично покаяться, извиниться перед белорусами за то, что ты творил». – «Я ничего не творил!» – упрямо твердил и твердит он.
Откровенно спрашивал его об исчезнувших. Ничего существенного он не сказал. Может быть, действительно не знал, что с ними случилось, а может, и знал, но боялся сказать вслух – кто – кто, а он знает о нравах ближайшего окружения.
Информация, с которой в Вене выступили сбежавшие из Беларуси следователи, распространились из рук вон плохо, ее эффект сведен на нет. Планировалось собрать пресс-конференцию в Москве, куда приедут и наши журналисты, где и обнародовать видеокассету с записью выступлений следователей и показать другие документы. Создали предпосылки, что это будет информация высокого уровня, соответственно предъявится народу, даст должный резонанс! Однако почему-то еще до конференции документы появились в газете «Наша свабода». Павел Жук решил упредить всех. Почему – не знаю. Формально он может всегда оправдаться: мол, работает на тираж. Но ситуация спустя почти два года весьма напоминает характеристику, данную Владимиром Путиным некоторым российским телеканалам, которые за две минуты до штурма захваченного террористами здания с заложниками в прямом эфире демонстрировали передвигающиеся войска. Непонятно, то ли они так торопятся свой рейтинг поднять, то ли подают сигнал террористам. И в случае с Павлом Жуком трудно уразуметь: действительно ли он не понимал, что публикация таких сведений в его газете была равнозначна фальстарту, то ли это была сознательная провокация, сведшая информацию на уровень «желтой прессы». Именно так восприняла информацию в «Нашей свободе» Ирина Красовская и, лишь после того, как эту информацию озвучил Гончарик, она позвонила мне.
Особо ведь и не скрывалось, откуда у Владимира Ивановича озвученные документы. Конечно, формально правила приличия и конспирации соблюдались, но ведь у меня в руках видел эти бумаги не только Гончарик. Но я не мог по своей инициативе выйти ни к Красовской, ни к Зинаиде Гончар. Что я мог им сказать? Что их мужей, скорее всего, нет в живых? Но когда Ирина пришла сама и спросила, насколько все это серьезно, пришлось говорить… И тогда она все поняла…
С женой Виктора Гончара я созвонился сам.
Иногда думаю, что страшнее: знать, что близкий тебе человек погиб, или сохранять надежду. Кто его знает, кто его знает… Очень уж бестактно спрашивать у жен пропавших наших сограждан. А вот у жен Лукашенко, Шеймана, Павличенко хотелось бы спросить: ставили ли они когда-нибудь себя на место Зинаиды Гончар, Ольги Захаренко, Ирины Красовской, Светланы Завадской? И если ставили, то, что они чувствовали при этом? Не казалось ли этим женщинам, что и их близкие могли бы сгореть в топке нашего безжалостного времени, у которой кочегарят их близкие? И не страшно ли им за своих мужей?
Когда «пятерка» договорилась выдвинуть единого кандидата, нас беспокоило, что принятие окончательного решения затягивается. Предварительно договорились, что к 17 июня будет достигнуто соответствующее соглашение. Срок близился, а они все торговались. Пришлось говорить и с Козловским, и с Чигирем, и с Домашем: чего вы тянете, ведь потерять можно поддержку и с Востока, и с Запада?!
В сознании большинства избирателей Беларуси определилось, что выбирать надо из двоих – Домаша и Гончарика. Большинство людей, с кем приходилось общаться, высказывали мнение, что Михаил Николаевич Чигирь по причине затасканности своего имени не может аккумулировать голоса такого большого количества избирателей. Павел Павлович Козловский – генерал, а военного в качестве руководителя страны хотели видеть не столь уж и многие. За коммуниста Сергея Ивановича Калякина тоже бы очень многие не голосовали, в первую очередь, сторонники оппозиции. К чести Калякина, он сам объективно оценивал свои возможности.
Гончарик, как и многие другие, упорно агитировал меня: «К чему вся эта игра в единого кандидата? Переходи на мою сторону!» Вячеслав Петрович Оргиш сделал, на мой взгляд, опрометчивый шаг, когда провел социологический опрос среди представителей политических партий и общественных организаций, и они отдали предпочтение Владимиру Ивановичу. Тогда очень обиделся Семен Домаш… В июне были сформированы избирательные комиссии, в них не включили ни одного представителя ни от оппозиции, ни от политических партий, ни от независимых от государства общественных организаций. Стало очевидно, что выбора не будет. Все больше казалось неизбежной фальсификация. Да и задержка с выдвижением единого кандидата на десять дней в этой обстановке тоже работала на Лукашенко. Оставалась последняя надежда – насколько единый кандидат сумеет использовать «убойный материал», который мы ему разыскали…
Когда Владимир Иванович работал вторым секретарем Могилевского обкома партии, у нас не было особой дружбы. Но и вражды не было. Были ровные, деловые отношения. У него есть свои положительные качества – аналитические способности, например. Я помнил и его организаторские способности.
При выборе Гончарика единым кандидатом казалось очень важным, что у него за плечами стоит такая крупная организационная структура. Однако, вскоре пришлось убедиться, что никакой структуры просто нет: как только попытались подключить к предвыборному штабу профсоюзы, оказалось, что это невозможно —каждый работает сам по себе. Для меня это было потрясающее открытие – я-то думал… Оказывается только внешне все нормально: есть Федерация и ее председатель, есть областные объединения и их руководители, а на деле – крыловские Лебедь, Рак и Щука. Что шел Гончарик, что пошел бы Домаш – принципиального различия на самом деле не было.
Тогда я не знал, сообщили в начале августа москвичи, о якобы уже состоявшемся заседании Совета Безопасности России и принятом принципиальном решении поддерживать Лукашенко. Казалось, ситуацию можно переломить – было бы на что опереться. А опереться на профсоюзы оказалось невозможно: ничего за структурой этой не было.
То, что Кремлем принято решение о всяческой поддержке Лукашенко было очевидно: нас заблокировали на всех российских телеканалах. Кроме НТВ, нигде не появилось никакой информации, даже об «эскадронах смерти» промолчали. Если в мае, июне и даже в начале июля с представителями российских телеканалов можно было договариваться, они готовы были показывать интересную фактуру по Беларуси, то уже к концу июля пошли обещания… Обещали: вот-вот выйдет в эфир, вот-вот покажем! Ничего не выходило, ничего не показывали. В начале августа сообщили: тяжело, с нравственными мучениями было принято решение поддерживать Лукашенко. Те, кто еще недавно был готов решать вопросы, уходили от разговора и потом прямо сослались: «Запрет Кремля. Не стучите, никто не откроет…»