Работа над ошибками
Шрифт:
— Триста восемьдесят тонн.
— Что? — Связник посмотрел на Святого Отца.
— Триста восемьдесят тонн, — повторил бывший священник. — Столько «Архангел-9» поднимает на орбиту. А про мощь лучше у Первого спросить, он тебе точно скажет. Но триста восемьдесят тонн, как мне кажется, хороший показатель мощи этой херовины.
— Да…
— Завтра полетит, — сказал стоявший рядом Бизон. — Ты же видел уже, как они летают, а, Связник?
— Да, Бизон, конечно видел…
— Ну, значит, завтра еще раз посмотришь…
— Это пока точно неизвестно, — заметил Святой Отец. — Все зависит от планов Первого…
— Мне вот интересно, какой он… — произнес
Святой Отец с Бизоном переглянулись: «ну вот, опять Связник ракету увидел…», потом посмотрели на Связника.
— …ну, наш мир, — объяснил тот товарищам. — Мне интересно, как Агар выглядит оттуда… из внешнего пространства, из… космоса, — Связник произнес последнее слово с почти религиозным благоговением.
— Ну, так круглый же он… вроде… — Бизон почесал в затылке широкой семипалой ладонью.
— Да. Конечно… круглый… — согласился Связник. — Знаю… фото видел… — сказав это, он замолчал, оставшись стоять у окна. Товарищи не стали его тормошить и отошли в сторону, к импровизированному столу из нескольких кирпичей и листа пластмассы, на котором была разложена нехитрая походная снедь: сухари и вяленое мясо.
За окном между двух холмов начиналась заснеженная степь с торчавшими изредка чахлыми оранжевыми кустами. До стартового стола было около четырех парасангов, и ракету можно было принять за торчащий посреди степи столбик с заточенным как у карандаша верхом, но Связник хорошо представлял масштабы и расстояния. Кроме того, ему уже приходилось видеть «Архангела» вблизи. Строения космодрома были немного в стороне от стартовой площадки, и большую часть их скрывал холм слева. Лишь несколько зданий, если присмотреться, выглядывали из-за края холма да наблюдательная вышка с «тарелкой» на самом верху. Вдали за космодромом пейзаж завершала горная гряда — Волчий хребет, — над которой угрюмо нависало вечернее зимнее небо с несколькими мерцавшими точками звезд.
Вскоре снаружи послышался знакомый нарастающий шум и, спустя минуту, перед зданием поднялись пыльно-снежные вихри, характерные для садящегося флайера. Серые сугробы разметало до мерзлого грунта в трех местах там, где у летающей машины были маневровые турбины. Резко исчезающие на границе поля видимости облачка очертили узнаваемые контуры, когда машина опустилась на землю. Потом гул стал тише и маскировка выключилась — флайер стал видим.
Это был на вид обычный «Жнец плодов добродетели» четвертой модели, именуемый также «Жнец-4» или просто «Жнец». Более двух десятков лет такие машины использовались разными спецслужбами, от городской полиции до элитных боевых подразделений Церкви, именуемых «Святыми псами» и вездесущей ССКБ. Служба охраны космодрома не стала исключением.
Машина длиной в пятнадцать арашей имела форму наконечника стрелы, верхняя часть которого была зеркальной. В высоту, в самой высокой (хвостовой) части корпуса «Жнец» был около пяти с половиной арашей при ширине в девять. Разные модификации таких машин оборудовались как лучевым, так и кинетическим вооружением, а также средствами ментального воздействия (полицейская модификация для подавления «беспорядков и бунтов») и средствами перехвата и дешифровки (модификация для разведки ССКБ и «Святых Псов»). Увидеть «Жнеца» считалось плохим знаком и среди суеверных простолюдинов деревни и городского дна, и среди благородных жителей фешенебельных районов и поместий. Проклятые презрительно именовали эти машины «корытами» и, при возможности, уничтожали.
Когда гул затих,
Начальник космодрома Шагар-Кхарад и священник Серого Братства Агримабар, известный среди полевых командиров проклятых как «Первый», обнялся с каждым.
— Бога нет, брат! — приветствовал Первый Связника.
Слышать эти слова от князя Церкви всегда доставляло Связнику особое удовольствие.
— Бога нет! — ответил Связник, заключая священника в объятия.
Агримабар был аристократом из древнего рода священников и воинов. Дальний предок его был военачальником в армии святого Азргона Великого. Но благородство его считалось неполным, по той причине, что Агримабар, будучи обладателем роскошных белоснежных волос (которые, как и белые глаза среди чернокожих и желтоглазых агарян встречались крайне редко), глаза имел светло-желтые — следствие «безрассудного», выбора его прадеда. Прадед пренебрег фамильной традицией и взял в жены желтоглазую, лишив тем своих потомков ценного признака (а потомкам по женской линии подарив огненно-рыжие кудри их прабабки), о чем никогда не жалел.
— Рад тебя видеть, друг! — произнес серый священник немного хриплым, с металлическим оттенком голосом.
— И я рад видеть тебя, Первый, — Связник оскалил клыки в добродушной улыбке.
— Святоша уже сказал о деле, которое я собираюсь тебе поручить?
Первый бросил взгляд на стоявшего рядом черного командира: тот, молча, кивнул.
— В общих чертах… без подробностей, — ответил Связник.
— Это потому, что не знал деталей, — объяснил Первый. — О таких вещах лучше говорить лично.
— Заинтриговал… — снова оскалился Связник. — Давай уже, выкладывай, не томи.
— Подожди, брат… — Первый сделал вид, будто забыл нечто важное и только что об этом вспомнил. — У меня тут есть для тебя кое-что… — он запустил руку за отворот шинели — …вот, возьми… — передал он Связнику бумажный сверток.
Взяв сверток, Связник взглянул на Первого, потом — на товарищей: Святой Отец и Бизон с интересом смотрели на него. По лицам было видно, что о содержимом свертка им ничего не было известно.
— Хм… — Связник снова взглянул на Первого.
На тонких губах архипатрита отразилась тень улыбки.
— Давай уже, разворачивай! — не выдержал Бизон.
Связник развернул.
Минуту он молча смотрел на содержимое свертка.
— Что это?
— Камень, — пожал плечами Первый. — Камень с Прит.
Связник не понимал причины, по которой Первый сделал ему такой подарок, но был глубоко тронут. Многие годы ничто в мире не влекло его так, как влекла бесконечная бездна за облаками. Он часто размышлял о том, одни ли они, агаряне, в этой бездне; есть ли в ней еще кто-то? Кто-то, кто живет иначе; кто познает мир и заботится о своих близких, вместо того чтобы расчленять на алтарях всемогущего, ревнивого, завистливого и отвратительно мерзкого Бога. Его страсть к космосу порой становилась причиной дружеских смешков, но Первый всегда относился к его увлечению с уважением. Множество книг, что прочел он холодными зимними вечерами, — о космосе, о других планетах и звездах, о Вселенной, запрещенных даже для аристократии и городской знати, — он получил из рук Первого.