Работайте! В работе счастье…
Шрифт:
Брошенные старательские поселки и тайга вокруг – вот и всё разнообразие. В экспедиции надо ведь не только работу организовать, но и быт наладить, чтобы выжить.
Мы знали, что недалеко от Кушки атомная станция и там что–то вроде Чернобыля было, всех жителей оттуда переселили. Тогда об этом не распространялись – меньше говорили, больше делали.
Неподалёку был заброшенный старательский посёлок, возвращаемся оттуда, смотрим – кержаковское подворье, заросший травой двор и – главное! – банька по-чёрному. Как тут мимо пройдёшь? Напросились.
Парились, пока
Мы натягиваем на себя рубашки, закатываем кальсоны и ночью цепочкой, как привидения, тянемся к себе на базу.
На следующий день бумаги составляешь, образцы в порядок приводишь. А в понедельник, ещё солнце не взошло, выходишь на маршрут. И всё сначала, изо дня в день: встанешь – и кайло в руки… Бригада уходит вперёд шурфы бить, а ты – следом, пишешь, в мешочки собираешь.
Монотонность кропотливой работы – с понедельника по субботу включительно, а с субботы на воскресенье – вылазки на праздник чистого тела…
Обыденная геологическая жизнь – жуть, текучка, круговая повинность. Утром встал, помылся и за дело: кто–то кашеварит; кто-то рюкзак на спину и пошёл пробы брать; вернулся – чайку глотнул, отчёт написал. Завтра – всё сначала, всё то же самое.
Но находятся чудаки, которые, как стемнеет, сидят у костра, что–то мурлычут. Ночи ведь длинные, по тайге не пошляешься, если хочешь с глазами остаться.
Появление бардов подготовила академическая наука – те самые “гады–физики”, что, как пелось в одной из песен Галича, “на пари раскрутили шарик наоборот“, да ещё, как ни парадоксально, геологи…
Да, цитата родом из тех самых шестидесятых. Мы же и о событиях всех говорим поэтапно. Каждая глава – этап жизни.
Я понимаю о себе, что я – человек не только определённого времени, но и определённого поколения. Такое понимание есть и чувство времени тоже. Точнее, чувство есть, а времени нет…
У меня сейчас две трети жизни проходят либо в воздухе, либо в машине. Когда был секретарём – было девять десятых в этом режиме, потом – половина.
На прошлой неделе вылетел в час ночи, в четыре прилетел в Екатеринбург, в два часа – “прогулка по городу”. Идиотизм!
Куда спешу? Мне надо, наоборот, цепляться за жизнь…
Впрочем, время не имеет значения, важна только сама жизнь, точнее романтика, воплощённая в жизнь. Не взирая ни на что.
Я прожил неплохую жизнь, у меня есть свой взгляд на всё и на всех, о ком и о чём угодно. Но лучше меня спросить, какую трубу или какую задвижку ставить, – я скажу с большим удовольствием, потому что я всё ещё инженер…
Глава третья
УНИВЕРСИТЕТ ЗА ДВУМЯ ПЕРЕВАЛАМИ
Впереди маячило распределение. Хотел в Норильск – вторая точка в СССР, после
Это был тот случай, когда степень отрыва науки от производства была колоссальной. Я когда чертёж свой защищал (восемнадцать ватманских листов), в комиссии сидел представитель из института “Гипроруда“, он послушал и плечами пожал:
– Да нет, такого быть не может, вы фантазируете.
Итак, я в первой десятке пошёл на распределение. В Норильск было три места. Оставалось одно. Передо мной приятель, прошу его:
– Ты только Норильск не бери.
– Да я и не хочу.
Выходит, руками разводит: не обессудь, Норильск.
Ну, выразился я, захожу злой. Комиссия за столом спрашивает:
– Юрий Алексеевич, куда вы хотите?
– Давайте, – говорю, – куда подальше.
“Подальше“ была Колыма…
Я впервые тогда летел на Ту–104. Впечатление получил сильное, до этого ведь только на поезде ездил. Долетел до Хабаровска, а потом началось…
Маленький работяга Ли–2 (“дуглас“, только переделанный) – посадка за посадкой – неспешно продвигался к Магадану. Это сейчас циклон, антициклон, а тогда объяснение было одно: “Нет погоды“.
Трава на поле колышется, самолеты на приколе стоят, лётчики скучают, пассажиры слоняются – все погоды ждут…
Потихоньку, помаленьку, с тошнотиками – самолётик ведь махонький! – добрался до столицы Колымского края.
Не только по полезным ископаемым, но и по ресурсу человеческого терпения Северу нет равных. Меня этому качеству учили на прииске „Горный“…
Август отсчитывал последние деньки. В сентябре добыча золота сворачивалась, потому что замерзали реки, да и годовые планы прииски уже к этому времени выполняли. Если и домывали какие-то крохи, то только чтобы натянуть проценты перевыполнения.
Стоянки приборов, как правило, монтировались на год. Зимой добыча останавливалась, производственные отделы работали над проектами.
Старатели же делились на две категории. Первую – из числа наиболее толковых и опытных – забирали в механические мастерские. Если ты токарь, сварщик, слесарь, паши себе на здоровье в тепле, вплоть до нового сезона. Вторую категорию составляли те, кто занимался геологоразведкой, шурфовал будущие полигоны, уточнял контуры, готовился к монтажу приборов. Вот с ними мне и предстояло свести знакомство поближе. Получив в Совнархозе направление на прииск “Горный“, располагавшийся вдоль Колымской трассы, я отправился туда.
В мой первый сезон горного мастера мне дали один прибор. Там домывали вольные люди из числа тех, кого начальство не хотело показывать участковому. В основном, бывшие уголовники, – с глаз долой. Те, кто вышел на свободу и решил осесть на Колыме, обзавёлся семьями.
Смертной казни тогда не было, потому выражение „25, 5 и 5“ как нельзя точнее характеризовало жизненный путь тех, кто, побывав в шкуре зверя, снова пытался стать человеком.
Но прошлое из подсознания не вытравить, а тут появился пацан… Сначала молча наблюдаем друг за другом, потом потихоньку начинаю понимать, что к чему.