Работы Фрейда по технике психоанализа.
Шрифт:
Мы не раз будем возвращаться к данной схеме. Конечно, не следует думать, что она касается поля психоанализа по существу и затрагивает так называемые реальные (или объективные) и воображаемые отношения. Зато она позволяет крайне просто проиллюстрировать то, что вытекает из столь тесного сплетения в психическом аппарате воображаемого и реального миров. Вот некоторые тому примеры.
Этот небольшой опыт показался мне очень заманчивым. Не я его изобрел, он уже давно известен под названием "опыта сперевернутым букетом". При всей своей невинности — автор не придумывал его специально для нас — он прельщает нас даже своими несущественными деталями, вазой и букетом.
В самом деле, собственная область первичного Я, Ur-Ich или Lust-Ids,
Как вам известно, процесс физиологического созревания позволяет субъекту в определенный момент его истории действительно интегрировать собственные двигательные функции и достичь реального господства над собственным телом. Однако осознание субъектом целостности собственного тела, пусть путем соотнесений, происходит раньше такого момента. Вот на чем я настаиваю в моей теории стадии зеркала: один лишь вид целостной формы человеческого тела дает субъекту воображаемое господство над его собственным телом — господство преждевременное по отношению к реальному овладению. Такое формирование не связано с самим процессом созревания и не совпадает с ним. Субъект предвосхищает завершение психологического развития, и предвосхищение это придаст свой стиль всякому позднейшему осуществлению действительного овладения двигательными функциями. Это и есть тот первичный опыт видения себя, где человек в отражении осознает себя иным, чем он есть, где закладывается основное человеческое измерение, структурирующее всю его фантазматическую жизнь.
Как мы предполагаем, изначально существуют всевозможные "вот-это", к которым равно относятся объекты, инстинкты, желания, склонности и т. п. Они-то и представляют собой простейшую чистую реальность, которая, соответственно, ни в чем не разграничена, которая еще не может быть объектом какого-либо определения, она ни хороша ни плоха, а одновременно хаотична и абсолютна, изначальна. Это уровень, на который ссылается Фрейд в "DieVemeinung', когда говорит о сужденияхсуществования, — это есть, или это не есть. Вот где образ тела дает субъекту первую форму, которая позволяет ему определить, что есть часть его собственного Я, а что не есть. Итак, скажем, что образ тела, если соотнести его с нашей схемой, является как бы воображаемой вазой, содержащей реальный букет цветов. Вот как могли бы мы представить субъекта до рождения его собственного Я и возникновение этого последнего.
Мое изложение, как вы понимаете, схематично, но для развертывания метафоры, аппарата, служащего мысли, необходимо прежде показать, каково ее назначение. Вы видите, как удобен наш аппарат для обыгрывания различного рода механизмов. Условия опыта можно изменить: ваза точно так же может быть внизу, а цветы наверху. По желанию, вы можете сделать воображаемым то, что реально при условии, что сохраните отношение знаков "+-+" или "-+-".
Для того, чтобы получился обман зрения, чтобы для глаза смотрящего установился мир, где воображаемое может включать реальное и одновременно оформлять его (а реальное может включать и одновременно определять положение воображаемого), необходимо выполнение одного условия: как я говорил вам, глаз должен занимать определенную позицию, он должен быть внутри конуса, Если глаз находится вне конуса, он уже не увидит то, что является воображаемым, по той простой причине, что ничто из конуса излучения не коснется его. Он увидит вещи в их реальном состоянии, лишенном иллюзий, т. е. всю поднаготную механизма: пустую вазу или цветы сами по себе, в зависимости от конкретного случая.
Вы можете заметить мне: "Мы
Коробка означает ваше собственное тело. Букет — блуждающие инстинкты и желания, объекты желания. А что же такое котел? Он вполне может быть корой головного мозга. Почему бы и нет? Это вполне любопытная версия, мы поговорим о ней в другой раз.
Посреди всего этого ваш глаз не может свободно перемещаться, положение его зафиксировано в качестве маленького аппендикса, раздражителя коры головного мозга. Но зачем тогда я говорю вам, что он перемещается и в зависимости от его положения механизм то срабатывает, то нет?
В данном случае глаз, как это часто бывает, является символом субъекта.
Вся наука основывается на сведении субъекта к глазу и поэтому она может приобрести для вас конкретные очертания, стать объективированной — мы остановимся на этом в другой раз. По поводу теории инстинктов, некто в прошлые годы предложил одно замечательное построение, самое парадоксальное из известных мне — построение, которое инстинкты овеществляло. В конце концов не устоял ни один из них, и в этом смысле подобная демонстрация оказалась полезной. Чтобы хоть на мгновение свести себя к глазу, нам потребовалось бы занять позицию ученого, который может постановить, что он является лишь глазом, и повесить табличку на дверь: "Экспериментатора не беспокоить'1". В жизни же все происходит иначе, поскольку мы не являемся только глазом. Итак, что же в данном случае означает глаз?
А означает он то, что в отношениях между реальным и символическим и в результате возникающего в результате этих отношений мира все зависит от положения субъекта. Положение же субъекта — как должны уже были вас научить мои бесконечные повторения — главным образом определяется его местом в мире символического или, иначе говоря, в мире речи. Данное место является тем, от чего зависит, имеет ли он право или же ему запрещено называть себя именем "Педро". Согласно тому или иному случаю он попадает или нет в поле конуса.
Вам трудно, конечно, все это переварить, но если вы хотите понять, что я буду говорить дальше, вам без этого не обойтись.
Текст Мелани Кляйн нам следует воспринимать как он есть как отчет о некотором опыте.
Перед нами мальчик в возрасте около 4 лет, чей уровень развития, как мы читаем, соответствует 15–18 месяцам. Что хотят этим сказать? Каким образом это было определено? Что служит здесь мерилом? Как правило, такие уточнения бывают опущены. Понятие аффективного развития, соответствующего 15–18 месяцам, остается еще более размытым, чем изображение букета в нашем опыте.
Словарный запас ребенка очень ограничен, более того — неправилен. Мальчик искажает слова и по большей части неверно их употребляет, хотя порой можно понять, что ему известен их смысл. Мелани Кляйн настаивает на самом поразительном факте — у этого ребенка нет желания дать себя понять, он не стремится к общению, а единственной деятельностью, отмеченной более или менее игровым характером является издавание звуков и получение удовольствия от звуков без значения, от шума.
Мальчик все же обладает чем-то от языка — иначе бы Мелани Кляйн не смогла понимать его. Он располагает некоторыми элементами символического аппарата. С другой стороны, Мелани Кляйн, с первого, столь важного, контакта с ребенком характеризует его поведение как апатию, безразличие. Он не настолько уж дезориентирован. Он не производит впечатления идиота, вовсе нет. Мелани Кляйн отличает его от всех невротических детей, виденных ею ранее, замечая, что он не проявляет, даже в скрытой форме, ни видимого беспокойства, как это происходит у невротиков, ни резких перемен настроения, ни зажатости, натянутости, застенчивости. Все это не ускользнуло бы ни от кого, кто имеет соответствующий терапевтический опыт. Мальчик ведет себя так, как будто ничего не происходит. Он смотрит на Мелани Кляйн так же, как смотрел бы на мебель.