Шрифт:
Моему брату Роланду было пять лет, когда кузен научил его одной шутке. Том да Джон да У-Щип-Ни ехали на лодке. Том да Джон свалились в воду. Кто остался в лодке? Мой братец сказал: У-Щип-Ни, и кузен его ущипнул. Придя домой, братец решил рассказать эту шутку маме и сказал: Том да Джон ехали на лодке. Том да Джон свалились в воду. Кто остался в лодке? Никого, — ответила мама. Братец повторил все снова и, когда мама во второй раз сказала никого, бросился на нее с кулаками.
Прошло двадцать лет… Я старше братца, всю жизнь была старше, а мама до сих пор рассказывает, как его взбесил ее неправильный ответ. Он хотел одного — сделать ей то же самое, что сделали ему. А я теперь живу в Нью-Йорке, и главная моя забота — квартирный вопрос. Я снимала квартирку в старом кирпичном доме в Верхнем Вест-сайде, но она была слишком дорогой, а недорогую найти оказалось совершенно невозможно. Да и дела у
И вот уже почти год мы живем в его квартире в Виллидже. Комната одна, большая, но в ней полно коробок и шкафов, битком набитых бумагами. Он здесь обитает уже лет десять и лет шесть после развода жил один.
Я понемногу привыкаю к такой жизни. Утром убираюсь, выгуливаю далматинца Эндрю, потом подаю Стасу завтрак — два яйца всмятку, печенье с изюмом, кофе с тремя ложками сахара. Обычно в это время швейцар звонит по интеркому и я спускаюсь вниз забрать какую-нибудь посылку или бегу в магазин, например за сигаретами. Потом Стас уходит работать. Он художник, работает сам на себя, и с утра ему не обязательно торопиться, только в последнее время он выскакивает из дому часов в десять, потому что нервничает — у него скоро должна открыться выставка в галерее на Пятьдесят седьмой.
Днем я смотрю сериалы и выпиваю вторую чашку кофе. А потом начинаю придумывать ужин. Могу приготовить, например, куропаток по-корнуолльски в апельсиновом соусе, рис с карри, спаржу или fettuccine [1] с чесночными хлебцами и салатом из аругулы. Без особых изысков. Взяв с собой Эндрю, иду в Ки Фуд, сдаю пустые бутылки. Стас любит кока-колу и Крекер Джек, пастилу лопает прямо из пакета.
В общем, привыкаю потихоньку. Он часто ворчит, особенно если я оставляю свою косметику в ванной. Раньше он говорил: Ох, Элинор, грехи твои тяжкие, пока я не сказала, что это у него регрессивная реакция на католическое детство. Его раздражают всякие мелочи. Если я, к примеру, мою посуду и он углядит на полу лужицу жира, накапавшего, пока я несла фольгу от жаркого в мусорное ведро, он просто из себя выходит. Бесится, когда я не убираю одежду или кладу выстиранные вещи туда, где он их не может отыскать. Ну а если я покупаю не тот дезодорант, он минут пятнадцать объясняет мне, почему он пользуется не антиперспирантами, а именно дезодорантами. Антиперспиранты закупоривают поры и мешают естественному процессу потоотделения, что вредно для здоровья, а дезодоранты просто скрадывают неприятный запах. Но квартира-то его, и, когда мы начинаем ссориться, я с паническим ужасом думаю о том, что сматываться мне некуда.
1
Вид спагетти (итал.; здесь и далее — прим. перев.).
У меня есть в Нью-Йорке пара подружек. Одна из них сдает свободную комнату за 650 долларов в месяц. У другой ребенок трех лет, и я уверена, что она бы с радостью поселила меня на диване в гостиной, если бы я днем нянчила ее крошку. Но будет ли мне от этого лучше? Сейчас я хотя бы стараюсь освоить искусство совместного проживания с мужчиной.
Так случилось, что на эту вечеринку я пошла без Стаса. Он неважно себя чувствовал, а я все-таки пытаюсь иногда выходить на люди без него. Для меня это проблема из проблем. Я предпочитаю всюду ходить с ним и, пока он болтает со своими друзьями, просто стою рядом и время от времени улыбаюсь, но говорить-то мне ничего не нужно. Допустим, подходит к нам в ночном клубе какой-нибудь его приятель, так он говорит не со мной, а со Стасом — о делах или о софтбольной команде, в которой они оба играют. Нужно мне что-нибудь говорить? Ничего мне не нужно говорить.
В общем, это было новоселье неких Моны и Фила. Я их почти не знаю. Они только что сняли за полторы тысячи в месяц — Моне достались какие-то деньги от родителей — квартиру на Четырнадцатой улице. Сущая находка, шестой этаж без лифта. Фил — плотник, поэтому сантехнику он может наладить сам. Они даже вещи еще до конца не распаковали, все было заставлено коробками. Некоторое время я сидела на кушетке, пила приготовленную в миксере Маргариту и слушала рассказ Мониных родителей
Потом я их слушать перестала, огляделась по сторонам и вдруг увидела совершенно потрясающего парня, который сидел со мной рядом и ел жареную курицу из Кентакки фрайд чикен - Фирменное название сети экспресс-кафе… Мона и ее муж Фил приготовили соус сами, но, поскольку замотались с переездом, купили в Кентакки кур и разложили их в корзиночки с льняными салфетками. Я ничего не ела, потому что поужинала со Стасом. Он приболел, и я ничего особенного не готовила, только фасолевый суп, макароны с сыром и салатик. Сначала, когда я увидела, как этот парень ест курицу и пялится на меня, я даже разозлилась, поскольку решила, что: а) он чересчур уж красив, этакий кудрявый брюнет с зелеными глазами, и б) он, скорее всего, актер, потому что вид у него был такой, словно он играет в сцене из Тома Джонса, был такой фильм с Альбертом Финни. Стас говорит, что у меня не руки, а паучьи лапки, и мне стало не по себе от того, как этот парень грыз тощее куриное крылышко и меня разглядывал. Я чуть не сказала ему, чтобы перестал выпендриваться и вел себя по-человечески.
Он представился, и мы разговорились. Я впервые за тыщу лет разговаривала с посторонним мужчиной. Стас наполовину поляк, наполовину итальянец, поэтому не поощряет моих бесед с лицами противоположного пола.
Этот парень, Микель, оказался из Южной Африки. Писал политические романы, и поэтому его вышвырнули из страны. То есть не буквально вышвырнули, а просто конфисковали рукопись, над которой он работал. Я спросила, не знает ли он случайно Джимми Гвинна из Кейптауна. Естественно, Микель его знал, даже снимал с ним вместе квартиру в Лондоне лет шесть назад. На новоселье Микель пришел с Милли, с которой я давно мечтала познакомиться: Милли — одна из немногих женщин-художниц, добившихся в Нью-Йорке успеха. Мы поздоровались; оказалось, что мы с Милли учились в одном колледже, только в разное время — она его закончила лет на восемь раньше, чем я. Мне и в голову не пришло, что Милли с Микелем — пара, я думала, они просто пришли одновременно. Короче, Милли отошла куда-то, а Микель стал болтать со мной дальше.
Я дала Микелю свой адрес и телефон, но почему-то умолчала о том, что живу не одна. Надо признаться, что делала я это безо всякой задней мысли. Стас постоянно твердит, что у меня должна быть собственная жизнь. Глаза у этого Микеля умопомрачительные — как два зеленых омута, такие раз увидишь и больше не захочешь. Взглянет-коленки дрожать начинают, а меня такие штуки просто бесят. Так что я никак не реагировала — то есть не позволяла коленкам дрожать — и беседовала с ним, словно он был моей подружкой. Впрочем, я, пожалуй, уже разучилась разговаривать по-другому.
Через несколько дней (Стас как раз ушел в мастерскую) Микель позвонил, и мы с ним договорились выпить вместе кофе. Оказалось, что он живет в нескольких кварталах от нас. В таверне Белая лошадь я уселась в самом дальнем углу, надеясь, что никто с улицы меня не заметит и не расскажет Стасу о том, как я провожу время.
Пришел Микель. Зубы у него сверкали совершенно невообразимой белизной (наверное, вода в Южной Африке какая-нибудь особенная), глаза — ну просто изумрудные (а может, он носит цветные линзы). Кому рассказать — не поверят. Он принес мне свой роман. Его опубликовали в Англии, и теперь он искал американского издателя. Роман назывался Чужак с видом на жительство. Мне все-таки пришлось объяснить, что я живу не одна, и Микель спросил, как это у меня получается. Я сказала, что получается нормально, но все-таки есть надежда, что в один прекрасный день у меня появятся деньги и тогда я смогу съехать. Еще я сказала, что со Стасом ладить научилась, но он терпеть не может людей в доме, дивана у нас нет, только кровать, и вся квартира завалена его вещами, ремонта не делали лет десять, а я мечтаю о настоящей квартире, может даже с засаженным геранью балкончиком, и тогда бы я смогла иногда приглашать на ужин человек восемь-десять.
Тут-то и выяснилось, что Микель живет с Милли. Они познакомились в Лос-Анджелесе. Милли приехала туда с выставкой, а Микель там жил, отбирал сценарии для какой-то кинокомпании. Микель пригласил Милли в Южную Африку, она познакомилась с его матерью, и они отлично поладили. Микель возил Милли к зулусам, она с ними плясала, потом они всю ночь пили какие-то местные напитки, и Милли все ужасно понравилось. Потом Милли вернулась в Нью-Йорк и предложила Микелю переехать к ней, ведь все издательские дела надо решать в Нью-Йорке. Еще Микель сказал, что они прекрасно уживаются друг с другом, только все время ссорятся.