Рабы свободы: Документальные повести
Шрифт:
Прикрывает трубку рукой, спрашивает у Миши: ты сколько хочешь?
Булгаков.Тхх… да мне бы… ну хыть бы рубликов пятьсот!
Сталин.Аайй!.. (Егорову.) Я, конечно, не специалист в финансовых делах, но мне кажется, что за такую пьесу надо заплатить тысяч пятьдесят. Что? Шестьдесят? Ну что ж, платите, платите! (Мише.) Ну, вот видишь, а ты говорил…»
Мы уже знаем, что Сталин — Ягода, несмотря на «недопустимый тон» письма Булгакова, не оставили его без рассмотрения. 12 апреля писателю разрешили жить и работать.
А
Слово — безымянному информатору ОГПУ:
Проходит несколько дней, в квартире Булгакова раздается телефонный звонок.
— Вы товарищ Булгаков?
— Да.
— С вами будет сейчас говорить товарищ Сталин(!)
Булгаков был в полной уверенности, что это мистификация, но стал ждать.
Через 2–3 минуты он услышал в телефоне голос:
— Я извиняюсь, товарищ Булгаков, что не мог быстро ответить на ваше письмо, но я очень занят. Ваше письмо меня очень заинтересовало. Мне хотелось бы с вами переговорить лично. Я не знаю, когда это можно сделать, так как, повторяю, я крайне загружен, но я вас извещу, когда смогу принять. Но во всяком случае постараемся для вас что-нибудь сделать.
Булгаков по окончании разговора сейчас же позвонил в Кремль, сказав, что ему сейчас только что звонил кто-то из Кремля, который назвал себя Сталиным.
Булгакову сказали, что это был действительно товарищ Сталин. Булгаков был страшно потрясен.
Через некоторое время, чуть ли не в этот же день, Булгаков получил приглашение от Ф. Кона пожаловать в Главискусство. Ф. Кон встретил Булгакова с чрезвычайной предупредительностью, предложив стул и т. п.
— Что такое? Что вы задумали, Михаил Афанасьевич, как же все это так может быть, что вы хотите?
— Я бы хотел, чтоб вы меня отпустили за границу.
— Что вы, что вы, Михаил Афанасьевич, об этом и речи быть не может, мы вас так ценим… — и т. п.
— Ну, тогда дайте мне хоть возможность работать, служить, вообще что-нибудь делать.
— Ну а что вы хотите, что вы можете делать?
— Да все что угодно, могу быть конторщиком, писцом, быть режиссером, могу…
— А в каком театре вы хотели бы быть режиссером?
— По правде говоря, лучшим и близким мне театром я считаю Художественный. Вот там бы я с удовольствием.
— Хорошо, мы об этом подумаем.
На
Вскоре Булгаков получил приглашение явиться во МХАТ, где уже был напечатан договор с ним как с режиссером…
Можно заметить, что донесение это составлено весьма лукаво: оно одновременно полно и уважения к Булгакову, и неприкрытой лести к Сталину, к тому же в нем не названо ни одной конкретной фамилии из тех, «кто говорит». Такое мог написать человек, который хотел бы отвлечь внимание от серьезности поединка Булгакова с властью, от самого содержания его письма и «замазать» всю эту историю, обратив ее в удобную легенду о мудром правителе, окруженном зловредными слугами. Очень типично для атмосферы того времени!
Нам, однако, документ интересен и ценен как еще одна версия, еще один черновик исторической сцены — Мастер и Вождь. Рассказ этот о нашумевшей телефонной встрече достоверен, он подтверждается свидетельством двух женщин, стоявших около Булгакова в то время, — Елены Сергеевны и Любови Евгеньевны. Нет только в диалоге Сталина с писателем ни слова о просьбе последнего уехать за границу — это не соответствовало бы радужной картинке.
Документ доказывает, что Сталин действовал точно и хитро. Жесты его были совершенно определенно нацелены на одно — на создание мифа о себе как о великодушном и мудром правителе, покровителе искусств.
Вернемся к донесению:
Вот и вся история, как все говорят, похожая на красивую легенду, сказку и которая многим кажется просто невероятной.
Необходимо отметить те разговоры, которые идут про Сталина сейчас в литературных интеллигентских кругах.
Такое впечатление — словно прорвалась плотина, и все вокруг увидали подлинное лицо тов. Сталина.
Ведь не было, кажется, имени, вокруг которого не сплелось больше всего злобы, мнения как о фанатике, который ведет к гибели страну, которого считают виновником всех наших несчастий и т. п., как о каком-то кровожадном существе, сидящем за стенами Кремля.
Сейчас разговор:
— А ведь Сталин действительно крупный человек и, представьте, простой, доступный.
Один из артистов Театра Вахтангова… говорил:
— Сталин раза два был на «Зойкиной квартире». Говорил с акцентом: «Хорошая пьеса. Не понимаю, совсем не понимаю, за что ее то разрешают, то запрещают. Хорошая пьеса. Ничего дурного не вижу».
Рассказывают про встречи с ним, когда он был не то Наркомнацем, не то Наркомом РКИ [78] : совершенно был простой человек, без всякого чванства, говорил со всеми, как с равными. Никогда не было никакой кичливости.
78
Наркомнац — нарком по делам национальностей; РКИ — Рабоче-крестьянская инспекция.