Рабыня Вавилона
Шрифт:
— Сара, ты слушаешь меня? — донесся до ее слуха требовательный голос Иштар-умми, и Сара увидела в зеркале ее вопросительный взгляд.
— Да.
— Что да? По-моему, твои мысли где-то далеко отсюда. Ты хоть слышала, о чем я тебя спрашиваю?
Сара приложила к глазам прохладную ладонь, вздохнула.
— Извини, — честно призналась она. — Я задумалась.
— Вот именно! Только о чем, интересно?
— Иштар-умми, нельзя задавать такие вопросы. Ты ведешь себя, как ребенок, но ты знатная…
— Хватит! — Она хлопнула
— Может быть…
Сара задумчиво смотрела на красивые волосы Иштар-умми. Сегодня в них нужно вплести белые ленты с жемчугом.
— Я говорю, что Адапа красив, как как Энлиль, юный бог плодородия и жизни.
— Ты не забыла, дорогая, что Энлиль может быть и грозным, ревущим ветром, например, или диким быком. Он может посылать бури, голод и всякие несчастья на тех, кто не подчиняется его воле. Не хотелось бы, чтобы твой муж; оказался таким.
Иштар-умми рассмеялась.
— Это почему же?
— Потому, — Сара погладила розовое ухо девушки, — потому, что ты не любишь подчиняться ничьей воле. Пусть лучше он окажется похожим на Эа, бога мудрости.
— Сара, так ты тоже думаешь, что он красив?
— Пожалуй, да, — согласилась рабыня.
— И ты желаешь мне счастья?
— Да, дорогая.
— Тогда я скажу тебе вот что: я влюблена в Адапу. Честное слово. Мне не терпится назвать его мужем.
— А ты не торопишься? — с сомнением покачала ' головой аравитянка.
— Нет же, что за глупости!
Сара повернула голову. В дверях стоял Сумукан-иддин, бледный, с лихорадочным блеском в глазах. Сара выронила заколку, и та со стуком упала к ее ногам. Он молча удалился. Иштар-умми разглядывала себя в зеркало.
— Да что с тобой сегодня? — сказала она.
Адапа и Ламассатум шли, держась за руки. Они старательно избегали широких, многолюдных улиц. Адапа опасался встретить кого-либо из знакомых. То, что случилось в саду, теперь сильно его тревожило. Он все это время думал, узнал ли его Сумукан-иддин, ведь в последние мгновения он подошел слишком близко.
Они все больше удалялись от престижных кварталов с прекрасными белыми домами в три этажа, прячущимися за глухими стенами, в зелени и тени садов. Улицы становились грязнее и глуше, на разбитых панелях сидели стайки кошек, и каждый звук ступенями, как Вавилонская башня, уходил в высоту.
Адапа был рядом с возлюбленной, держал ее теплую руку. Если бы не эти назойливые тревожные мысли, он был бы совершенно счастлив. Прохожие попадались изредка, и это тоже радовало.
— Мне кажется, все на нас смотрят, — шепнула Ламассатум, и Адапа поцеловал ее мягкий висок.
— Ты хочешь есть? — спросил он, и Ламассатум кивнула. — Вон там какое-то заведение.
Неподалеку стояло глиняное двухэтажное строение. Выкрашенная красной краской дверь была распахнута настежь. Из сумрачной глубины тянуло жареным луком. Над входом висел оберег из дерева голова демона, и на обструганной доске по-арамейски было написано имя владельца. Адапа потянул Ламассатум за руку, и из светлого, еще нежаркого дня они шагнули в, затхлый полумрак.
В тесном зальце с низким потолком стоял густой дух кухни, который смешивался с вонью мусорных куч, гниющих на заднем дворе — противоположная дверь тоже была распахнута, однако сквозняка не было. Влюбленные осмотрелись. Два длинных стола протянулись через зал параллельно друг другу. Какой-то гуляка, привалившись грудью к столу, спал в луже пролитого пива. В углу при коптящем светильнике компания немолодых мужчин играла в кости. На вошедших никто не взглянул.
Адапа и Ламассатум уселись на лавку. Он обнял ее за плечи и покрывал поцелуями ее раскрасневшееся от бега лицо. Она жмурилась, как кошка, и от улыбки на щеках появлялись ямочки, которые он так любил. Вдруг Ламассатум охнула и отстранилась, бросив испуганный взгляд в сторону очага.
— Что случилось? — спросил Адапа.
— Там, там стоит… — зашептала она, широко раскрыв глаза. — Ты только не оборачивайся сразу.
Спустя несколько мгновений Адапа обернулся. В очаге тлели куски угля, похожие на красные глаза дракона. В их отсвете блеснули белки человеческих глаз. Из-за очага вышла сутулая фигура и, прихрамывая, направилась к влюбленной паре. Серое платье до пола, без пояса, серые, неопрятные космы, торчащие из-под островерхой мужской шапки и закрывающие лицо, делали этого человека похожим на злого демона. Ламассатум охнула и вцепилась в плечо Адапы.
— Что нужно? — сказал человек дребезжащим голосом, приблизившись к столу.
— Послушай, мы ничего не ели со вчерашнего дня, и теперь ужасно голодны, — сказал Адапа. — Принеси мяса.
— Мясо дорого, — отозвался демон.
— Я готов заплатить. У тебя есть мясо или нет?
— Мясо дорого, поэтому у меня его нет.
— Понятно. А что есть?
— Бобы, пшено, тыквы, огурцы…
— А хлеб?
— Сегодня не пекли.
— Хорошего вина у тебя тоже, вероятно, нет. Я предпочитаю сирийское.
— Виноградное вино дорого.
— Где-то я уже это слышал.
— У меня есть пальмовое. Хочешь пальмовое? — Неопрятный демон поцокал языком. — Крепкое, ему уже четыре дня.
— Нет уж! — Адапа начал злиться. — Принеси воды и пива. И фрукты давай — что там у тебя? — финики, гранаты, груши.
Человек потер руки, звякнули тонкие медные браслеты.
— Хорошо, господин. Сию минуту, господин, — проговорил он и захромал к боковой стене, где тот час откинулась занавеска.
— Как ты думаешь, Адапа, — зашептала Ламассатум, — это мужчина или женщина?