Ради острых ощущений
Шрифт:
На следующее утро, когда мы выехали со второй группой лошадей, из конюшни исчез Микки, и Касс объяснил удивленному Джерри, что Джад повез его на побережье к другу Хамбера, чтобы укрепить ему ноги морским купанием, и что к вечеру он вернется. Но настал вечер, а Микки не было. В среду Хамбер снова уехал на скачки, а я пропустил еще один обед и осмотрел дом. Проникнуть туда через вентиляционное отверстие было несложно, но и там мне не удалось найти ключа к тому, как же, собственно, осуществляется допинг.
Весь четверг мне не давала покоя мысль о Микки, все еще не вернувшемся с побережья.
Если верить бухгалтерским книгам, Эдамсу принадлежали четыре скаковые лошади в конюшне, не считая двух охотничьих. Ни одну из этих четырех лошадей не называли ее настоящим именем, поэтому Микки мог оказаться любой из них. Он мог оказаться Кандерстегом или Старлэмпом с одинаковой долей вероятности, и ему, по всей видимости, была уготована участь Супермена. Вот поэтому я и беспокоился.
Наутро в пятницу наемный фургон увез одну из лошадей на скачки в Хейдок, собственный же фургон Хамбера, а также Джад оставались в конюшне до обеда. Это было явным отклонением от обычного порядка, и я воспользовался случаем и взглянул на указатель пробега на спидометре.
Джад уехал в фургоне, пока мы ели свою дневную бурду, и мы не видели, как он вернулся, поскольку нас отправили на самую дальнюю тренировочную площадку восстанавливать разрытый за неделю дерн; но когда в четыре мы возвратились в конюшню, Микки был на месте.
Я залез в кабину фургона и снова посмотрел на индикатор, пробега. Джад проехал ровно шестнадцать с половиной миль, а значит, он не мог доехать до берега. В голове у меня возникли самые мрачные подозрения.
Закончив со своими двумя скаковыми лошадьми, я взял щетки и вилы и направился к стойлу охотничьей лошади Эдамса, чтобы заняться ею, и вдруг увидел, что Джерри стоит, прислонившись к стене напротив стойла Микки, и плачет.
– Что случилось? – спросил я, положив на землю щетки.
– Микки… укусил меня, – ответил он, дрожа от боли и испуга.
– Дай я посмотрю.
Я помог ему закатать рукав свитера и осмотрел больное место. На верхней части предплечья я увидел яркий красно-багровый след – это был сильный, жестокий укус.
Подошел Касс.
– Что тут у вас происходит?
Вид руки Джерри объяснил ему все без слов. Он взглянул поверх нижней части двери в стойло Микки, потом повернулся к Джерри и сказал:
– Его ноги слишком плохи, чтобы их можно было вылечить морской водой. Ветеринар сказал, что тут нужен жгучий пластырь, и наложил его сегодня днем, когда Микки вернулся. Поэтому он такой нервный. Будешь нервным, если тебе ноги припекает. Так что перестань трястись, иди и позаботься о нем. А ты, Дэн, займись своей лошадью и не суй нос в чужие дела.
И он пошел дальше по проходу.
– Я не могу, – прошептал Джерри, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.
– Ты справишься, – ободрил я его.
Он
– Он меня снова укусит.
– Я уверен, что нет.
– Он все время пытается. И лягается страшно. Я не пойду к нему…
Он стоял весь сжавшись, вздрагивая от ужаса, и я понял, что вернуться в стойло действительно выше его сил.
– Ладно, – сказал я, – я займусь Микки, а ты иди к моей охотничьей. Только сделай все хорошо, Джерри, очень хорошо. Мистер Эдамс приедет за ней завтра, и я не хочу провести еще одну субботу, ползая на карачках.
Он был потрясен.
– Никто никогда не делал для меня такого…
– Услуга за услугу, – резко сказал я. – Но если ты не вылижешь мою. лошадь, я тебя укушу похуже, чем Микки!
Он перестал дрожать и улыбнулся, чего я и добивался, с трудом натянул свитер на больную руку, подхватил мои щетки и открыл дверь стойла, где стояла охотничья лошадь.
– А ты не скажешь Кассу? – с беспокойством спросил он.
– Нет, – заверил я его и вошел к Микки.
Он был привязан достаточно надежно, а на шее у него был специальный длинный хомут, который не давал ему опускать голову и сдирать зубами повязки с передних ног. По словам Касса, под повязками был жгучий пластырь – специальная едкая паста для укрепления и сокращения сухожилий. Только вот ноги Микки вовсе не нуждались в лечении – на мой взгляд они были крепки, как скала. Но сейчас они явно болели, может быть, даже больше, чем должны были болеть от пластыря.
Как и говорил Джерри, Микки был явно не в себе. Его не успокаивали ни голос, ни поглаживание – как только я приближался, он выбрасывал задние ноги или норовил укусить. Стараясь не подходить к нему сзади, хотя он и делал все, чтобы достать меня, я привел в порядок соломенную подстилку у дальней стены стойла, принес ему сена и воды, к которым он остался равнодушен, и поменял попону, поскольку старая промокла от пота и ночью он мог замерзнуть. Смена попоны отчасти напоминала скачки с препятствиями, но, отражая все его атаки вилами, я вышел из этого трудного испытания живым и невредимым.
Я позвал Джерри, и мы пошли за кормом. Касс сам выдавал корм отдельно для каждой лошади, в зависимости от ее рациона, и, вернувшись к стойлам, мы торжественно обменялись ведрами. Джерри счастливо ухмыльнулся. Это было так заразительно, что я ухмыльнулся в ответ.
Пища Микки тоже не интересовала: единственное, что он, видимо, съел бы, это кусочек-другой меня. Но этого он не получил. Я крепко привязал его на ночь и поспешно убрался из стойла, прихватив с собой Джеррины щетки. Хотелось надеяться, что к утру Микки поуспокоится.
Джерри вылизывал чуть ли не каждый волосок на шкуре вороной охотничьей лошади, немузыкально напевая себе под нос.
– Закончил? – спросил я.
– Я все правильно сделал? – заволновался Джерри. Я вошел в стойло и оглядел его работу.
– Лучше некуда, – честно признал я.
Джерри отлично чистил лошадей, так что на следующий день, к моей радости, Эдамс прошел мимо меня без замечаний. Он торопился на соревнования, к тому же, кажется, мне удалось убедить его в том, что я слишком жалкая тварь, чтобы меня стоило мучить.