Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук

Толмачев Геннадий Иванович

— Орди-на-торская, — прочитал Иван Федорович очередную табличку и забеспокоился. — А что это за кабинет такой?

— Где? — поморщился Щукин-младший.

— Во, гляди! Орди-наторская.

— А, это! — легко отозвался Дмитрий, до конца еще не прогнавший свой шутливый настрой. — Ординаторская, брат, это где с покойников ордена снимают.

— Да вы что! Ополоумели тут в городе? — От возмущения Иван даже потерял дар речи. — Стоп! — остановил он сам себя и пристально посмотрел на Дмитрия. — Загибаешь ты что-то. У вас что, в орденах лечат?

— Нет,

конечно, — решил не сдаваться Дмитрий. — Это для тех, кто попал в аварию или катастрофу.

— Ну это еще куда ни шло, — хоть с трудом, но согласился Щукин-старший.

С полкоридора они прошли молча. И спокойно бы дошли до гардероба, если бы не жадные глаза брата.

— Митяй, гляди! — В изумлении он за, мер у следующей таблички. — «Бокс» написано. Ха-ха-хаю Больница и бокс!

Зайдем, посмотрим.

Дмитрий, можно сказать, первый раз за эту встречу улыбнулся.

— Ну и темный же ты, Ванюшка! — сказал ни. — В жизни такой мудрый, рассудительный, авторитетный, а иногда посмотришь, как дитя. — И опять решил подтрунить над братом — Правильно, здесь «бокс». А рядом посмотри какой кабинет? Правильно: «Ухо, горло, нос». Да-к вот тут сидит такой колун, что если он тебя в этом кабинете звезданет, то после этого твое лицо на ухо, горло и нос раскладываются.

–  Врешь! — не поверил Иван, но от двери не отступил. Только решительности в лице прибавилось.

— Да шучу, шучу я, — размагнитил брата Дмитрий. — Бокс — это палата для больных.

— Ну и написали бы, что палата. Че зря людям голову морочить? — он подхватил брата под руку, и они пошли дальше. — А ты знаешь, Митяй, за всю свою жизнь я ни разу в поликлинике не был. Не веришь? Ей-богу! Хвалюсь я сейчас налево и направо: Митяй, мол, наш скоро доктором будет. А про себя думаю: «А на кой ляд это нужно?» Вот если бы ты заведовал запчастями — цены бы тебе в наших краях не было!.. Нельзя переучиться-то? — с робкой надеждой поинтересовался Иван.

— Нельзя, Ванюшка. Да я и не соглашусь ни за какие коврижки.

–  И то дело! — одобрил старший брат и, скользнув взглядом по очередной табличке, прямо остолбенел у двери. — Митяй! — жалобно воззвал он, — неужели и от этого лечат?

— От чего, от этого? — не понял сначала Дмитрий.

— От стоматологии.

— Как это?

— Да ты что, не помнишь? На току работал Гришка-стоматолог. Не помнишь? Как же ты! Его за то прозвали, что он в один раз мог сто матов из себя выбросить. Неужто забыл?..

— Помню, помню.

— Ну и как же от этого лечат?

— Сначала в бокс заводят, ну, а потом, если не поможет, в милицию сдают.

— Хватит заливать-то, а то ученый больно. Ты толком объясни.

— Стоматологи — это зубные врачи. Уловил?

— Уловил.

Вот, наконец, и гардеробная. Дмитрий взял из пальто ключ, вручил его брату, объяснил как проехать, пожал Руку…

— А все-таки, Митяй, я одну ошибочку засек.

— Какую?

— В слове ординаторская. Надо: орденаторская. — И он торжествующе посмотрел на младшего брата.

Укол

У

Гали с утра было приподнятое настроение. Не просто хорошее, а приподнятое. Так бывает, когда что-то должно случиться. Галя в приметы не верила: ну, например, когда нос зачешется или ладошка. Смешно сказать, но есть и такие, которые в кошек верят. Перейдет киса дорогу, а ты стой, жди, чтобы кто-нибудь первым пересек кошачий маршрут. В общем, глупости это! А вот в приподнятое настроение Галя верила: сегодня случится необычное и обязательно приятное. Хотя, с другой стороны, что может произойти необычного и приятного у медсестры, которая на целые сутки уходит дежурить в инфекционное отделение?

Но так лили иначе, утречком Галя с особой тщательностью сделала прическу, самую малость подсинила веки и только для фона чуть-чуть оттенила алые губы черным карандашиком, а на щеке посадила аккуратную мушку-завлекалочку. Если бы Нинка ее увидела, то она бы сказала: «Ты сегодня, Галка, извини за выражение, как богиня».

По дороге на работу у Гали никаких происшествий не произошло, если не считать того, что какой-то двухметровый верзила чуть не наступил своими ластами на ее миниатюрную ножку. Таких надо по одному на дрезине возить, а не в общественном транспорте. Дылда, несчастный!

И в отделении ничего сначала не произошло. Галя приняла дежурство, расписалась, где положено, посмотрела в тетрадочку, кому какие лекарства положены, кому уколы и… Подменная вдруг без всяких эмоций объявляет:

— Галя в третью палату артист поступил. Балакин его фамилия. Слыхала про такого?

У Гали сначала в глазах стало темно, а потом разноцветные фигуры заплясали. Вот оно, предчувствие!

— Балакин?! Евгений Балакин! Боже мой! Слыхала ли я про Балашиха? А ты слыхала про Шаляпина, Смоктуновского?.. Вот кто такой для нашего Верхнепужнинска Евгений Балакин!

— Если он такая ценность, — сказала подменная, — ты бы хоть спросила, что с ним?

— Что с ним? Что с Евгением Балакиным? — вскричала Галя.

— Пищевое отравление. Спит он сейчас. Ну я пошла. Счастливого тебе дежурства!

Евгений Балакин лежал в отдельной палате. Галя вен издергалась, пока, наконец, начался утренний обход и она могла совершенно законно присоединиться к дежурному врачу. Балакин и на больничной койке выглядел, извините за выражение, как бог, и Галя с трудом сдержала себя, чтобы не зааплодировать, как это всегда с ней бывало, когда на сцене появлялся верхненужнинский кумир.

— Как себя чувствуем, Евгений Васильевич? — ласково спросила врач, присаживаясь на табуретку у изголовья Балакина.

— Спасибо, отвратительно, — хмуро отозвалась знаменитость и на чем свет стала поносить артиста Кустовского, который накормил Балакина протухшей севрюгой. — Я ведь перед тем, как закусить ей, — брезгливо говорил Евгений Васильевич, — говорю ему: «Кустовский, воняет», а он меня успокаивает: мол, она вторую неделю воняет, а я, как видишь, жив-здоров. Вот и закусил.

— А как же Кустовский?