Радио Хоспис

Галеев Руслан

Наборный диск скрипел.

Трубку на этот раз взял сам Шрам.

– Привет, Шрам! Это Стас.

– А… Привет. – Голос звучал глухо и словно издалека. Стас не знал, в чем причина, в самом аппарате или в том, что кто-то снял параллельную трубку.

– Слушай, я себе всю голову сломал, – продолжил Стас, – как называлась та песня, которую отзвонил на свадьбе твой кузен?

Кузенов у Шрама не было, но был знакомый автотехник, который подрабатывал в провославной церкви. Ее купола были видны из окон квартиры Бруно. Автотехника звали Петр, а фамилия у них со Шрамом была одна на двоих – Чадов, хотя никакой родственной связи между ними не было. Ну и закрепилось у них это обращение

друг к другу – «кузен». Как-то Шрам рассказал во время пятничной встречи в «Долине» следующую историю. Однажды, будучи в сильнейшем подпитии, «кузен» Петр во время чьей-то свадьбы отзвонил вместо обычного в таких случаях звона мелодию довольно похабной песенки, имевшей хождение в то время. «Кузена» хотели уволить, но по какой-то причине не уволили, и он по сей день подрабатывает звонарем в той церкви.

– Э-э-э… Кажется, это была «Маленькая родинка – веселая вдова», – весело ответил Шрам. Он, несомненно, уже понял, что Стас в сложившейся обстановке не стал бы просто так затевать разговор экивоками, да еще приплетать «кузена».

– Вот черт, ну конечно! А у меня в голове крутилась «Мой друг когда-то был певцом». Ты просто спас мою бедную голову, приятель! Спасибо!

– Да не за что, – ответил на том конце провода просто лучащийся радостью голос Шрама. Он все понял, а значит, Стасу не придется сочинять новых экивоков.

Идея была не в том, что такой разговор не привлечет внимания, если Стаса действительно прослушивали. Идея была в том, чтобы услышанное никому и ничего не дало.

Эту солдатскую песенку, «Мой друг когда-то был певцом», раньше пели многие. Стасу приходилось слышать ее на сербском, английском, русском и французском языках. Уж больно навязчивая у нее была мелодия, а текст до слез жалостливый. Она рассказывала о погибшем на поле боя солдате, который когда-то был певцом.

В их роте в Сардинии был такой паренек – Йозек Данек. Он не был певцом, но мечтал им стать. Однако у родителя Йозека, богатого промышленника, заработавшего миллионы на производстве оружия и военной техники, были иные планы. Йозек Данек пошел в гардемарины, а в их роте песня «Мой друг когда-то был певцом» приобрела совершенно иной смысл, далекий от слезоточивости.

Война унесла множество жизней, единицы дошли до мирных времен, но Йозек выжил. Правда, певцом он так и не стал. Теперь он носил черную сутану и управлял небольшим церковным приходом в пригородной полосе. Все они об этом знали и даже пару раз смогли вытянуть бывшего сокурсника в «Долину». Впрочем, Йозек пил только слабое вино и оставался ненадолго. Циничный Скальпель однажды предложил пригласить на такую встречу девочек из заведения, в котором работал вышибалой Бруно, но они так и не пришли к единому мнению по поводу этой аморальной авантюры. То есть насчет девочек были согласны все, но так и не сошлись во мнении, сколько и каких именно приглашать. Однако именно тогда все они заключили дружеский пакт о том, что, если и произойдет у них помутнение сознания и очерствевшие души потребуют исповеди, все они пойдут к Йозеку, а исповедь начнут словами: «Приятель, я облажался»…

Расчет был прост. Услышав колокольный звон на мотив песенки «Мой друг когда-то был певцом», Бруно отправится в церковь Йозека Данека и «исповедуется», а тот, так или иначе, сможет передать информацию остальным.

Стас задержался на кухне, чтобы сделать себе кофе. Пока закипал на маленькой электроплитке чайник, Стас стоял и разглядывал киноафиши годичной давности: «Круиз для неизвестного» Пьера Монтазеля, «Музыка в темноте» Ингмара Бергмана и «Похитители велосипедов» Витторио де Сика. Ни одного из этих фильмов Стасу так и не удалось увидеть. Теперь, стоя на кухне,

он вспомнил вдруг, как один английский парень, с которым его однажды свели военные дороги, сказал душным августовским вечером: «Как только наступит мир, пойду в первый попавшийся кинотеатр, на первый попавшийся фильм… Буду смотреть, как рушатся чужие жизни, и понимать, что все это ложь». Стас не помнил, как звали этого парня, зато хорошо помнил, как тот погиб.

Впрочем, на последний фильм – «Похитители велосипедов» – Стас не пошел сознательно, прочитав в какой-то газете рецензию. Просто не захотел вновь переживать послевоенное отчаяние, даже понимая, что сюжет выдуман…

Стас выходил из кухонного закутка, когда увидел входящих в помещение Моралеса и двух незнакомых человек, один из которых был одет в гражданскую одежду, второй – в черно-белую униформу. Дежавю… Стас остановился, прислонился к перегородке и стал ждать. Как ни странно, он был совершенно спокоен, лишь где-то глубоко внутри свербило что-то неприятное, но, в конце концов, было бы просто странно, если бы в создавшейся ситуации ничего не свербило. Интересно, почти лениво подумал Стас, по какому из двух дел?

– Бекчетов! – оглушительно рявкнул Моралес, глядя в сторону выделенной группе Стаса каморки.

– Да здесь я, шеф, – сказал Стас, отталкиваясь от фанерной перегородки и подходя к начальнику Управления и особистам.

– Тут… – Моралес кивнул на Гражданского и Черно-Белого, – джентльмены желают с тобой пообщаться. Удели им немноговремени.

Стас смог сдержать усмешку, когда Моралес абсолютно четко выделил слово «немного». Гражданский нахмурился, также уловив эту артикуляцию, но Моралес уже повернулся и двинулся прочь, громыхая ботинками и громко отдуваясь. Встречные торопились прижаться к стенам.

– Станислав Бекчетов? – спросил зачем-то Черно-Белый, а впрочем, Стас давно заметил, что есть ряд уполномоченных лиц, которые страдают привычкой спрашивать об очевидном.

Гражданский смерил спутника презрительным взглядом и сказал мягким тоном, обращаясь к Стасу:

– Вы тут хозяин. Где бы мы могли поговорить… относительно спокойно?

– Пойдемте в допросную, – ответил, пожав плечами, Стас.

Допросная располагалась через коридор от кафедры отдела убийств. Точнее, их было четыре, однако в двух шел ремонт, а еще в одной стоял неистребимый запах рвоты, источник которого никак не могли выявить вот уже месяц. Четвертая же была снабжена зеркальной стеной, за которой мог незамеченным оставаться наблюдатель. Именно так понял направление шефа Управления детектив Бекчетов.

Стас сел (автоматически, лишь постфактум отметив про себя этот момент) лицом к двери, то есть в то кресло, куда обычно усаживали допрашиваемых. В отличие от них на руках Стаса не было наручников с продетой сквозь отверстие в столе цепью, но по спине невольно пробежал холодок: наручники надеваются легко…

– Итак, – сказал Стас, – чем могу быть полезен?

Черно-Белый резко подался вперед всем корпусом, однако, осаженный все тем же презрительным взглядом Гражданского, тут же обмяк и промолчал. По всей видимости, он собирался выдать что-нибудь типа: «Вопросы здесь задаем мы…»

– Мы бы хотели поговорить с вами, Станислав, о вашем бывшем начальнике, – проговорил негромко Гражданский. – О Марке Гейгере.

Вот это было неожиданностью. К такому повороту Стас себя не готовил.

– Э… Да, пожалуйста. А могу я уточнить…

– Можете, но не стоит, – покачал головой Гражданский. – Скажем так, это не в ваших интересах. Поверьте мне. Сейчас вокруг бывшего старшего инспектора Гейгера много всего… нехорошего. Не ровен час, замараетесь.