Радиоконтакт с потусторонним миром

Юргенсон Фридрих

В редкие мгновения моего совершенно сознательного присутствия в ином мире я смог сделать некоторые заметки, точность которых подтверждалась магнитофонными записями сразу после моего возвращения. К этому я вернусь позже более подробно. Моей задачей было скоординировать эти методы таким образом, чтобы использовать каждый из них для подтверждения двух других.

Глава 21

Весна, наполненная работой. — Некролог и приветствие с того света. — Радостная

уверенность — смерти нет.

Дни в Нисунде

под Моэлнбо следовали один за другим, наполненные интенсивной работой. Я потерял ощущение времени. Часы проходили как минуты, время начало для меня сжиматься. Весна быстро проходила за окном. Каждое утро я просыпался, окруженный птичьим пением и весенней свежестью. С озера доносился чудесный аромат молодых березовых листьев, росистой травы, хвои и озона. Голубые анемоны все еще покрывали лесные холмы, они росли густыми кустиками. Затем их место заняли их белые подруги. Они раскрывали свои сонные бутоны лишь после того, как лучи солнца согревали утренний воздух.

Моника и мой друг Гуго навестили нас в Нисунде на выходные. Нам было что рассказать друг другу. Гуго, кстати, был бывшим Генеральным Секретарем Шведского Теософического Общества, другом Кришнамурти и юристом по профессии.

30 апреля я получил напечатанный некролог от семьи Феликса Керстена. Я рассматривал объявление в траурной рамке со смешанными чувствами. К сожалению, они слишком хорошо нам знакомы, эти мрачные и избитые траурные фразы. В действительности же, слезы и боль расставания бессмысленны, потому что представления о смерти у большинства людей ошибочны и основаны на ложных понятиях. Смерть это совсем не то, что люди себе представляют.

Я думал о Феликсе все утро. Я еще не знал, какая болезнь явилась причиной его смерти и только надеялся, что в свои последние часы он не страдал.

Было около 11.30, когда я поставил новую пленку и соединил магнитофон с радио. Сразу же я услышал голос моего «радиоассистента» и немедленно включил запись, чтобы зафиксировать передачу и внимательно прослушать и проверить ее в свободное время. Из-за атмосферных помех я мог понять только несколько слов, но, тем не менее, оставил магнитофон работать. Запись звучала следующим образом: «Керстен…Керстен…Здесь Керстен.».

Затем последовал женский голос: «Будь внимателен!», а затем мужской голос: «Мы навестим Петера (а, может, это было слово „later”- позже)…вероятно…слушай…сердце…быстро! Дорогой Фридель, наилучший haelsnigar, здесь Феликс Керстен…мы идем…Стокгольм…контакт… Феликс Керстен — ах!».

Хотя вначале голос звучал неясно, последние слова, несомненно, были произнесены Феликсом. Я ясно узнавал его особую интонацию и балтийский акцент.

Должен ли я связать его намек «сердце. быстро» и его «ах» с сердечным приступом? Как я узнал позже, Феликс умер в результате эмболии (закупорки кровеносного сосуда).

Сначала я был потрясен и глубоко тронут одновременно — мой дорогой друг передал мне привет «оттуда»! Немного придя в себя, я начал осознавать значение того, что со мной произошло.

Феликс говорил радостно, быстро и энергично. Мне показалось, что он торопился.

Странно было то, что он использовал английское

слово "quick” „быстро" и шведское „haelsnigar" „привет", хотя мы всегда говорили друг с другом по-немецки. Но я был в таком радостном возбуждении, что в то время об этом не подумал. Единственное, что я понял ясно и определенно, если смерть показывает свое истинное лицо таким образом, то на наше земное существование следует посмотреть с иной точки зрения. Если задуматься над этим, то произошло настоящее чудо: мертвый человек говорил со мной, и это можно продемонстрировать и повторить в любое время.

Это был человек, который умер две недели назад в больнице. Эмболия, этот кошмар человечества наших дней, разорвала его сосуды. Его мертвое тело было кремировано; горка пепла — вот все, что от него осталось.

Никому еще не удалось найти лекарство от смерти. Что толку от всех утешений церкви, от мудрых изречений Святого писания, какое успокоение они могут дать, если все, что остается от человека, это маленькая горка пепла? Невежественное человечество стоит перед невидимой пропастью, перед безжалостной пустотой, из которой еще никто не вернулся, наполняющей сердце ужасом, скорбью и страхом.

А здесь мертвый человек говорит со своим другом с пленки! Тот, кто канул в «Великое Небытие», говорит своим ясным, дорогим голосом — и это в любое время можно повторить, проиграв пленку — несмотря на инфаркт, кремацию и маленькую горку пепла, оставшуюся от него.

Сознание этого наполнило все мое существо безграничной, бурной радостью. Мне показалось, что я снова превратился в маленького мальчика, беззаботность которого не знает границ. Я уже не могу вспомнить, как долго длилось это состояние радостного упоения, основанного на непоколебимой уверенности в том, что эта простая коричневая пленка хранит в себе голос вечности, который не может опровергнуть ни одна земная власть.

Глава 22

Голос матери. — Дыхание Мици. — Поющий инструктор по йоге. — Постоянные странные разговоры на нескольких языках. — Казнь Кэрила Чезмена.

30 апреля 1960 года преподнесло мне новый большой успех.

Вопреки своей обычной привычке я оставил микрофон у открытого окна, чтобы записать веселую трель зяблика. Затем я прослушал запись и внезапно в самой середине птичьего пения я услышал голос, зовущий меня. Это был голос моей матери. Ее звали Елена, она умерла в 1955 году от последствий перелома шейки бедра. Непроизвольно мои мысли вернулись в тот час, когда и сидел у ее смертного одра и держал ее мягкую теплую руку в своих руках, пока ее пульс не перестал биться.

Я проиграл пленку еще раз. Голос звучал оживленно и тепло, я даже слышал в нем обеспокоенность и нетерпение, когда она позвала меня в четвертый раз: казалось, она обеспокоена тем, что я ее не слышу.

Я выскочил из дома, чтобы позвать сестру и жену, которые были на улице. Когда я вернулся, Мици, наш кот, лежал, растянувшись на столе у открытого окна, и лениво щурился.

Я снова включил запись через микрофон, потому что у меня было определенное чувство, что должно было произойти еще что-то.