Радищев
Шрифт:
Чего тут только не было! Глупцы, шуты и сатиры ехали верхом на козлах, свиньях и обезьянах. Хор пьяниц тащил толстого, краснолицего откупщика. Одна группа ряженых представляла «действие злых сердец», другая — «обман», третья — «мздоимство». Ябедники, крючкотворцы, подьячие, сутяги изображали «всеобщую пагубу». Хромая «правда» тащилась на костылях, за ней следовали «спесь», «мотовство», «роскошь».
В конце маскарадной процессии двигались Парнас с музами и группа Минервы [37] , окруженная добродетелями.
37
Парнас — гора в Греции, на которой, по представлению древних греков, обитали бог искусства Аполлон и музы, покровительницы искусств; Минерва — богиня мудрости у римлян.
Не
Императрица в русском платье из алого бархата, унизанном жемчугом, в бриллиантовой диадеме, разъезжала по городу в золоченой карете.
За ней тянулся целый поезд других раззолоченных карет с пышно разодетыми вельможами и дамами в атласных и бархатных, расшитых золотом нарядах.
Не неделю, не месяц, — девять месяцев продолжалось празднование коронации! Так дворяне, слетевшиеся в Москву со всех концов Российской империи, праздновали утверждение своих «вольностей». Что ж, у дворянства были основания радоваться. Тотчас по воцарении Екатерины на дворянство посыпались щедроты и милости. Восемнадцать тысяч казенных крестьян были розданы пособникам дворцового переворота.
Впрочем, и народ не был обойден царским вниманием. В указе, подписанном Екатериной через неделю после восшествия на престол, говорилось о том, что, «взошед на престол по единодушному желанию сынов российских, имея матернее попечение о благополучии отечества, стремясь облегчить тягость народную, повелевается отныне соль продавать десятью копейками меньше каждой пуд…»
Не нужно было обладать особой прозорливостью, чтобы понять, что «золотой век» пришел не для мужика, а для барина…
Радищев не мог не знать через Аргамаковых о замечательном сатирическом произведении Сумарокова— о его «Хоре ко превратному свету», написанном специально для маскарада «Торжествующая Минерва» и в полном своем виде не допущенном к исполнению. В этом «Хоре» есть резкие строки, относящиеся к крепостному праву:
Со крестьян там кожи не сдирают, Деревень на карты там не ставят; За морем людьми не торгуют…Радищеву шел четырнадцатый год.
Московские коронационные торжества неожиданным образом отразились на его судьбе.
Во время пребывания Екатерины и ее двора в Москве он, по ходатайству Аргамакова, был зачислен в пажи.
Вместе с царским двором Радищев приехал в Петербург.
Он увидел «град преузорочный», воспетый Ломоносовым и Сумароковым.
Как впоследствии Державин в своем «Шествии по Волхову российской Амфитриты» [38] , он увидел встающие над «зерцалом Бельты» мраморы и граниты, дремучий лес мачт у камнетесанных берегов, цепь пристаней, красоту зданий, торжищ и стогнов, красивость и блеск злачных рощ и гуляний [39] .
Приезд из глуши саратовской вотчины в Москву был немалым событием в его детской жизни. Переезд из Москвы в Петербург в отроческом возрасте был событием еще более значительным.
38
Амфитрита — дочь морского царя Нерея (миф.).
39
Бельта — Балтийское море; стогны — площади, улицы в городе; злачный — богатый, обильный.
Внезапно Радищев был перенесен в совершенно новый для него мир: он очутился при дворе Екатерины!
Года за четыре до этого другому мальчику, Фонвизину, довелось побывать в Петербурге, куда его привезли в числе лучших учеников университетской гимназии.
«После обеда в тот же день были мы во дворце на куртаге [40] , — вспоминал впоследствии Фонвизин, — но государыня [41] не выходила. Признаюсь искренно, что я удивлен был великолепием двора нашей императрицы. Везде сияющее золото; собрание людей в голубых и красных лентах, множество дам прекрасных, наконец, огромная музыка, — все сие поражало зрение и слух мой, и дворец казался мне жилищем существа выше смертного. Сему так и быть надлежало: ибо тогда был я не старее четырнадцати лет, ничего еще не видывал, все казалось мне ново и прелестно…» [42]
40
Куртаг —
41
Елизавета.
42
Д. И. Фонвизин, Чистосердечное признание в делах и помышлениях моих.
Петербург XVIII века. Невский проспект.
Радищеву только первое время все во дворце казалось «ново и прелестно». То, о чем Фонвизин рассказывает, как о коротком полусказочном видении, поразившем его мальчишеское воображение, стало для Радищева со временем привычной обстановкой, жизнью, бытом, обязанностью, — к тому же обязанностью довольно скучной и утомительной.
Очень скоро за внешним блеском и пышностью дворцовой, «улыбательной» жизни проступили ее темные стороны.
Первое время по воцарении на русском престоле немецкая принцесса болезненно ощущала шаткость своего положения. Один из иностранных дипломатов писал в своем донесении: «Интересно смотреть в приемные дни при дворе на трудные усилия, которые делает императрица, чтобы нравиться своим подданным». Несколько позднее он доносил, что по собственному признанию императрицы у нее кружится голова «от сознания, что она императрица», и что «никогда еще двор не был так терзаем партиями, они растут с каждым днем…» [43]
43
Л. О. Бретейль. Цитируется по статье Я. Л. Барскова «А. Н. Радищев. Жизнь и личность».
Несмотря на нищету в стране, на разорение народа, двор поражал своей пышностью. Князь Михаил Михайлович Щербатов, ученый-историк и блестящий публицист своего времени, один из наиболее ярких представителей аристократической оппозиции Екатерине, писал в памфлете «О повреждении нравов в России», направленном по адресу Екатерины и ее двора:
«Двор, подражая или, лучше сказать, угождая императрице, в золототканные одежды облекался, вельможи изыскивали в одеянии все, что есть богатое, в столе — все, что есть драгоценное, в питье — все, что есть реже, в услуге — возобновя древнюю многочисленность служителей, приложили к оной пышности в одеянии их. Экипажи заблистали золотом; дорогие лошади, не столь для нужды, как единственные для виду, учинились нужны для вожения позлащенных карет. Домы стали украшаться позолотою, шелковыми обоями во всех комнатах, дорогими мебелями, зеркалами и другими. Все сие доставляло удовольствие самим хозяевам, вкус умножился, подражание роскошнейшим нарядам возрастало, и человек делался почтителен по мере великолепия его жития и уборов…»
Недаром иностранцы, посещавшие Россию во времена Екатерины II, удивлялись невиданной роскоши, царившей при петербургском дворе.
За торжественными «выходами» императрицы или ее очередного фаворита следовали не менее торжественные обеды, аудиенции, приемы иностранных дипломатов. И в центре всего этого стояла она, «Семирамида Севера» [44] , которой все рабски угождали, самозабвенно льстили, лишь бы заслужить ее благосклонное внимание.
…Сурьезный взгляд, надменный нрав. Когда же надо подслужиться, И он сгибался а перегиб: На куртаге ему случилось обступиться; Упал, да так, что чуть затылка не пришиб, Старик заохал, голос хрипкой; Был высочайшею пожалован улыбкой, Изволили смеяться; как же он? Привстал, оправился, хотел отдать поклон, Упал вдругорядь — уж нарочно, — А хохот пуще, он и в третий так же точно. А? как по-вашему? По-нашему смышлен. Упал он больно, встал здорово… [45]44
Семирамида — ассирийская царица, построившая, по древнему преданию, Вавилон.
45
А. С. Грибедов. Горе от ума.