Радость моя
Шрифт:
На соседних лежаках сидели две отдыхающие с сыновьями нашего возраста. Я наблюдала с широко открытыми от изумления глазами, как мамаши руководят великовозрастными дитятями, и была в полном шоке:
– Эдик, пора искупаться! Теперь переодень плавки! Вытрись полотенцем! Простудишься!
– Олежик! Выпей чай! Поиграй в пинг-понг! Надень панаму! – слышалось каждые пять минут, и половозрелые младенцы вяло выполняли указания.
Мы с Маришкой переглянулись.
– Вот генеральские сыночки, завидные женихи, надо бы познакомиться, – прошептала она и приняла эффектную позу.
Но мне эти юноши показались противными. Избалованные, заносчивые и инфантильные до глупости, ни Эдик, ни Олежек меня не привлекали
Но отдых «для избранных» продлился недолго. Теперь я не сомневаюсь, что именно генеральские жены нас и сдали, острым нюхом почувствовав социально чуждый элемент и потенциальную опасность для их ненаглядных отпрысков. Уже на следующий день к нам подошел неприметный мужичонка в синих шортах и белой футболке, как у всех, и спросил номер нашей комнаты. Сам был приторно вежлив, но взгляд имел цепкий и жесткий. Мы сделали вид, что забыли, и потихоньку смотались через дыру в заборе. А назавтра обнаружили, что ее накрепко забили. После этого мы ходили на дикий пляж, без пряников.
В конце отдыха мы купили экскурсию в Никитский ботанический сад и там сфотографировались. До сих пор у меня хранится эта милая фотография двух загорелых девчонок в льняных сарафанчиках.
Маришкина мама была права, когда согласилась отпустить нас вместе. При расставании она торжественно произнесла, проникновенно глядя мне в глаза:
– Юля! Доверяю тебе свою дочь и не сомневаюсь, что рядом с тобой с ней ничего не случится!
Я удивилась такой уверенности, но, как теперь понимаю, она была отличным психологом, видевшим меня насквозь. Маришкина мама чутко уловила эту грань взросления, которую я недавно переступила. А еще прекрасно знала, как со мной разговаривать. Если бы она нам что-нибудь запретила или прочитала нудные нотации, возможно, я стремилась бы нарушить глупые запреты, но теперь, чтобы не разочаровать ее, была начеку и защищала подругу, неосознанно пытаясь оправдать доверие ее матери.
Маришка действительно была в железных руках. Она была немного старше меня, но я поражалась, насколько же подруга застряла в детстве, будучи импульсивным ребенком, не осознающим последствий. На диком пляже мы не остались без пристального мужского внимания, и я действительно ограждала Маришку от авантюр. Хотя бы и в теории, я уже знала, чем могут закончиться подобные игры. Вокруг нас не переводились поклонники, предлагающие развлечься.
– Ой, поехали, они зовут в горы, покататься на лошадях! – тянуло на приключение Маришку.
– Ты что, ку-ку совсем? Не поняла, на чем ты покатаешься? – осаживала ее я.
– Ой, нас приглашают на шашлыки! Это рядом, безопасно! – снова вопила Маришка.
– Марина! Тебе что, есть нечего? Ты понимаешь, мы будем им обязаны, не отвяжемся от них, да ты посмотри на их рожи, они же пьяные, сама не понимаешь, что ли? – шипела я в ответ.
– Какая ты скучная, я как будто с мамой, – надувала губки подруга.
– Ага, зато ты ищешь приключений на свою задницу! – парировала я и рычала, обращаясь к обступившим нас мужикам, – мы несовершеннолетние, оставьте нас в покое!
На удивление рык сработал, и они отступили. Однако и я была ненамного мудрее Маришки, и весь опыт приобретала, набивая шишки.
На обратном пути, по совету мамы Маришки, мы накупили южных персиков, да столько, что не могли поднять груз. Еле-еле короткими перебежками удалось дотащить багаж до поезда. С тех пор я ненавижу возить с собой неудобные и тяжелые чемоданы. Лучше буду иметь меньше вещей и останусь вовсе без фруктов или нарядов, чем возьму с собой лишний килограмм.
Мы вернулись домой, и я снова загрустила. До сентября оставались две недели, и я уже считала дни, когда можно будет уехать в шумную общагу. Возвратились домой другие
Я снова погрузилась в книги. И снова пакет молока, кусок батона и две стопки у кровати – символы моего одиночества. Читала запоем, проваливаясь в чужую жизнь, чтобы забыть свою. Мне было грустно и скучно. Но если звонил телефон, издавая специфически длинные междугородние звонки, я не брала трубку. Знала, что звонит Склянкин и не желала с ним разговаривать. Твердо собралась расстаться с ним в сентябре.
С Лёней оставался открытым вопрос: зачем ему я? К сожалению, я знала на него ответ. Не могла сформулировать его словами, но он возник внутри меня каким-то необычным способом, словно почувствовала его. Возможно, это была интуиция или просто подсознательное ощущение, но ответ был. Он был неприятным и горьким: Склянкину требовалась не я, а мое тело. Все факты свидетельствовали об обратном. Лёня выглядел верхом тактичности. Он был рядом в трудное время. Развлекал и поддерживал. Идеальный партнер! Однако мое подсознание сопротивлялось: «Нет! Это не твой мужчина!»
Однажды мне позвонила Иришка и предложила прогуляться. Мы уже почти договорились о встрече, но я услышала, что ее срочно позвал отец.
– Перезвоню через секунду, не отходи от телефона, – сказала Иришка и положила трубку. Телефон зазвонил почти сразу, и я схватила трубку, прервав первую же трель.
– Привет, куда ты пропала? Я соскучился, – в динамике раздался голос Склянкина.
Я растерялась… и обрадовалась. Полтора месяца назад сбежала от него, обидевшись на то, что он меня не проводил, и до последнего момента была полна решимости порвать с ним, понимая, что Лёня мне совершенно не подходит. Но теперь я перестала быть уверенной в этом. Так истосковалась по нашей увлекательной столичной жизни, что всё, связанное с Москвой, окуталось дымкой романтизма, в том числе и Склянкин. Я заулыбалась. Вместо того чтобы прямо сказать Лёне, что между нами всё кончено, начала опять завлекать его.
На прямой вопрос о своем исчезновении рассказала полуправду, и сама тотчас поверила в нее. Сообщила, что Маришке предложили горящие путевки в закрытый санаторий, которые нельзя было упустить, она прислала телеграмму, и я уехала, не успев предупредить Лёню. Произнося эти слова, совершенно не сомневалась, что именно так всё и было. Я и потом замечала, что слова, сказанные вслух, обладают вполне магическим действием. Они могут не только полностью замещать прошлое, но и формировать будущее.
После этого разговора я уже не помнила, что обиделась на Лёню. Всё это забыла и чувствовала только, что интересна ему. И нужна. Да, именно в этом слове заключался ключик от моего сердца. Я остро страдала от ощущения, что стала никому не нужной. И моя жизнь никого не интересует. И это было болезненное осознание, которое я пыталась компенсировать то книгами, то путешествием, то общением с подружками, но ничего не уменьшало страданий. Книги предлагали чужую жизнь вместо собственной, путешествие отвлекло ненадолго, а в сверстницах, с которыми было так весело раньше, я разочаровалась, ведь меня резко переместило во взрослую и нелегкую жизнь.
Страх остаться одной подавил внутреннее сопротивление. Убедив себя в том, что сбежала не из-за обидного пренебрежительного отношения, а, действительно, была приглашена подругой на море, я также поверила и в новую фальшивую идею, подкинутую моим же воображением. Слишком уж унизительна была правда. Гораздо приятнее было верить, и я искренне поверила, что Склянкин любит меня. Ох… Нет ничего опаснее собственных ложных убеждений. Они приводят к гораздо более тяжелым последствиям, чем внешние обстоятельства.