Радость поутру

Вудхаус Пелам Гренвилл

– Конечно, конечно. Только, пожалуйста, не прерывай ход моих мыслей, обожаемая. Я должен разобраться. Я протанцевал одну или две сарабанды, потом заглянул в бар. Хотелось опрокинуть рюмку и поразмышлять в тиши о моем счастье. Но тут я вдруг спохватился, что Нобби дома, наверное, не может сомкнуть глаз, горя желанием узнать, как дела, а значит, мне надо немедленно ехать и швырнуть горсть камешков ей в окошко. Поэтому я со всех ног бросился к автомобилю, впопыхах сел за руль и поехал. Теперь мне понятно, почему я не заметил старика Уорплесдона. Он к этому времени сполз с сиденья и крепко спал на полу. Ей-богу, ну разве можно ждать, что человек

в моем состоянии, весь в экстазе и упоении, с душой, переполненной нежными мыслями о любимой, станет рассматривать через увеличительное стекло днище своего автомобиля, не осталось ли там Уорплесдона? Не видя его на сиденье, я, естественно, заключил, что он уехал домой на велосипеде. Или вы хотели бы, чтобы я нанял у собачников пару ищеек и обыскал всю шхуну с носа до кормы? Я уверен, дорогая, что ты теперь все поняла и первая возьмешь обратно слова «безмозглый» и «скудоумный». Нет-нет, я нисколько не сержусь, я даже не удивлен, что в пылу минуты все это у тебя сорвалось с языка. Главное, что ты теперь убедилась, что я невиновен, безупречен…

В этот миг на террасе раздался какой-то неясный шум, и через порог переступил дядя Перси на хорошей скорости. Следом за ним, спустя мгновение, появился Дживс.

За последнее время я привык видеть этого своего дядю по линии тети в благодушном дружеском расположении и почти совсем забыл, как похож он на ассирийцев, нападающих на овчарню, когда рассвирепеет. Именно таким он сейчас явился взору. Черты его лица почти полностью скрывала рыжая борода, которая придается к костюму Синдбада Морехода, так что разглядеть их выражение было довольно трудно. Но видны оставались глаза, и этого было вполне достаточно. Их немигающий пламенный взор устремился прямо на Боко, и злосчастный поставщик здорового чтива для масс сразу отпрянул не менее чем на десять шагов назад. Я думаю, он и на этом бы не остановился, если бы не уперся в стену.

Дживс говорил о своем намерении успокоить оскорбленные чувства Уорплесдона с помощью медоточивых слов. Но то ли у него не было возможности ввернуть ни одного слова, то ли ввернуть-то он ввернул, но они оказались недостаточно медоточивыми, трудно сказать. Но было очевидно, что чувства Уорплесдона все еще оставались до чертиков оскорбленными и что во всем Гемпшире не было в данный момент второго такого взбешенного пароходного магната.

Его вступительная речь это полностью подтвердила – она состояла из одного слова «что?», повторенного несчетное число раз с частотой пулеметной очереди. У моего дяди, вообще, как я уже отмечал, была такая привычка – не скупиться на это слово в эмоциональные моменты, и в данном случае он ей остался верен.

– Что? – заявил он, по-прежнему держа Боко более или менее под своим наблюдением. – Что-что-что-что-что-что-что-что-что-что?

Здесь он сделал паузу, словно ожидая ответа, и Боко, на мой взгляд, поступил неправильно, предложив ему сардину. Его голос словно коснулся оголенного нерва, и глаза дяди Перси изрыгнули потоки пламени.

– Сардину? – повторил он. – Сардину? Сардину? Сардину?

– Вы сразу почувствуете себя лучше, когда позавтракаете, – тут же подхватила Нобби в роли заботливого ангела-хранителя.

Дядя Перси был с этим не согласен.

– Ничего подобного, – сказал он. – Я почувствую себя лучше только после того, как вытрясу из этого прыщавого бородавчатого борова Фитлуорта всю душу и оставлю его подыхать. Берти, подай мне арапник.

Я с сомнением поджал губы.

– По-моему,

у нас нет арапника. Есть у нас в доме арапники, Боко?

– Нет, арапников нет, – отозвался сей последний, пытаясь вдавиться в стену.

Дядя Перси презрительно хмыкнул.

– Ну, что это за дом! Дживс!

– Милорд?

– Ступайте в «Бампли-Холл» и принесите оттуда арапник с костяной рукояткой.

– Слушаю, милорд.

– Кажется, он у меня в кабинете. Если нет, пошарьте по дому.

– Очень хорошо, милорд. Ее сиятельство, несомненно, сможет указать мне его местонахождение.

Это было сказано как бы невзначай, так что только через три секунды по хронометру до дяди дошел смысл сказанного. И когда он дошел, дядя весь встрепенулся, будто ему в мягкие части вонзилось неожиданное шило.

– Ее си… Что?

– Ее сиятельство, милорд.

– Ее сиятельство?

– Да, милорд.

Дядя Перси весь скукожился, как мокрый носок. Рухнул в кресло и ухватился за банку с джемом, словно ища в ней опору. Глаза у него вылезли из орбит и закачались на ложноножках.

– Но ведь ее сиятельство…

– … вернулась нежданно вчера поздно вечером, милорд.

ГЛАВА 29

Не знаю, знакомо ли вам имя жены Лота и слышали ли вы, какой необыкновенный конец ее постиг. За точность деталей не ручаюсь, но, как мне рассказывали, ей рекомендовали не оборачиваться и не глядеть на что-то там такое, иначе она превратится в соляной столб, ну и, естественно, решив, что ее разыгрывают, она, конечно, обернулась, и бац! – соляной столб. А почему я здесь об этом вспомнил, так это потому, что такая же история приключилась с дядей Перси. Скорчившись в кресле, с банкой джема в побелевших пальцах, он словно превратился в соляной столб. Если бы не мелкая дрожь рыжей накладной растительности на лице, можно было бы подумать, что жизнь покинула остолбеневшие члены.

– Выяснилось, что мастер Томас уже вне опасности, милорд, и дальнейшая надобность в материнском уходе отпала.

Накладная растительность продолжала мелко дрожать, и я ее понимаю. Мне легко было представить себе, что сейчас испытывает мой почтенный свояк, поскольку, как я выше говорил, он, обсуждая со мной планы на ближайшее будущее, не делал секрета из своих опасений о том, что будет, если тетя Агата узнает о его посещении костюмированного бала в ее отсутствие.

Не укрылась острота положения и от юной Нобби.

– Ух ты! – произнесла она с подобающим женственным состраданием в голосе, – Вот неудачно получилось, дядя Перси, а? Теперь вам, наверное, придется при встрече потратить минуту-другую на объяснения, почему вы всю ночь где-то пропадали.

Ее слова вывели несчастного из транса или коматозного состояния, как будто под ним взорвалась динамитная шашка. Он ожил, пошевелился, задвигался, похоже, почувствовал в теле струение жизни.

– Дживс, – хрипло проговорил он.

– Милорд?

– Дживс.

– Да, милорд?

Дядя на добрых полтора дюйма высунул язык и провел им по губам. Было видно, как ему нелегко привести в действие свои голосовые связки.

– Скажите, Дживс… Ее сиятельство… Она… Ей… известно уже о моем отсутствии?

– Да, милорд. Ее поставила об этом в известность старшая горничная. Когда я уходил, они совещались. «Вы говорите, что его сиятельство спать не ложился?» – это были последние услышанные мною слова ее сиятельства. Обеспокоенность ее была ярко выражена.