Радуга над Теокалли
Шрифт:
– Моя несравненная госпожа… Возможно, Иш-Чель решила принять жертву раньше, на рассвете… Может быть, чтобы ты не совершала морского путешествия…
– Но… праздник вечером! Это знамение? – лицо земной Иш-Чель оставалось невозмутимым.
Только лёгкая тревога заплескалась в светлых глазах, подведённых синей краской. Она не понимала происходящего и внимательно смотрела на жреца, который не знал, что ещё сказать.
От группы приближенных отделился воин, уверенным шагом подошёл к госпоже, слегка поклонился, испросив, тем самым, разрешение говорить, и, приложив
– Относительно знамения нашему служителю нужно будет подумать. Девушка исчезла, моя госпожа…
Услышанное было настолько неожиданным, что Иш-Чель не удалось скрыть удивление и растерянность. И она решила рассердиться:
– Кажется, происходящее тебя только забавляет, Кинич-Ахава! А ведь жертва должна быть принесена!
– Если я не ошибся, то в этот раз богиня получила не одну девушку, а восемь лучших воинов твоего отца, моя госпожа!..
– Нет, нет… – забеспокоился пришедший в себя перепуганный жрец, взмахнув руками. – Они не могут считаться принесёнными в жертву, ведь… кровь не пролилась на жертвенный камень, да и час для ритуала другой.
Кинич-Ахава поморщился – его раздражала трусость служителя.
– Тебе мало восьмерых молодых мужчин?
– Но эта земля не освящена и не то время… – испуганно пролепетал жрец. Теперь он думал только о том, как обезопасить себя от гнева халач-виника Кокомо. Пропажа рабыни – это пустяковое дело в городе, где никто не будет проверять, ту или иную женщину принесли в жертву. А здесь ничего не скрыть, да ещё необходимо объяснить, растолковать правильно. Но, как?..
– Послушай, это мы и сами знаем. Что делать? – властный голос Кинич-Ахава пробился сквозь страх жреца.
– Моя несравненная госпожа, нам нужно срочно найти другую жертву… То, что бывшая исчезла, – плохой знак и… но богиня милостива к тебе, и мы…
– Так займись этим! – перебил служителя Кинич-Ахава.
Жрец с поклонами, скрывая радость избавления от пытки объяснения, шустро скрылся в толпе.
– Мне нужно поговорить с братом!
Прислуга разошлась, тихо перешёптываясь. Иш-Чель пригласила Кинич-Ахава присесть рядом с ней на шкуры. Он разместился достаточно близко, чтобы говорить, не повышая голоса, копье продолжал держать одной рукой, изящно на него опираясь. С детских лет ему внушали – воин не расстаётся с оружием даже во сне.
– Ты испугалась? – участливо спросил сестру Кинич-Ахава.
Большие глаза Иш-Чель наполнились слезами, она кивнула – мысли, в смятении, метались:
– Это плохой знак. Я хотела просить богиню дать нам счастье, а теперь…
Грусть в ее голосе заставила Кинич-Ахава найти слова, которые смогли бы её ободрить. Он нежно погладил руку двоюродной сестры. Посмотрев по сторонам, улыбнулся:
– Своё счастье мы будем создавать сами. Боги всегда были к нам милостивы. Совершим свадебный обряд, и ты станешь моей женой, в Коацаоке родятся наши дети.
– Но гонцов от твоего отца все ещё нет… – Иш-Чель задумчиво взглянула на жениха, и через секунду её светлые глаза подёрнулись пеленой – она уже погрузилась в себя, не слыша и не видя ничего
Иш-Чель вошла в мир духов, куда начала убегать ещё в детстве. Волшебная страна приветствовала её игрой золотых бликов, переливами нежными красок. Появлялось лёгкое дуновение, оно создавало ощущение полёта. Яркие всполохи становились разноцветными. Они мягко и плавно превращались то в ступеньки, то в дорожки, или вдруг возникало каноэ, украшенное дивными цветами, чьи лепестки дарили бархатную нежность. Иш-Чель скользила между миллиардами воздушных разноцветных радуг, раздвигала их руками, ощущала ласковое тепло, отчего становилось легко и спокойно.
Именно тут она всегда получала ответы, находила покой и душевное равновесие. Но сейчас её мир изменился – пропала золотая гамма, исчезло лёгкое дуновение. Лиловый цвет, пусть не такой тёмный, как у грозовых туч на закате, но поглотил радужные цвета. Ощущение тревоги, предчувствие беды коснулось Иш-Чель, напугав и расстроив.
Растерянность взяла своё, девушка заметалась, пытаясь услышать внутри тихий шёпот предостережений, но ничего не было… Только краски, словно ощутив тревогу, сгустились, не давая ей вырваться к далёкому светлому пятну вдали… И тут же раздался голос, не принадлежащий её миру. Звук его был слишком реален и груб, яростно вторгаясь, он мешал понять, что не так, что ускользает от неё… и разрушил незримые стены.
– Это очень серьёзный шаг – у моей семьи нет больше наследников. Трудный выбор для моего отца, а он должен печься о благополучии государства, – услышала Иш-Чель слова брата.
– Я боюсь быть нежеланной в твоей семье. Ты говорил – мать хочет другого союза – произнесла Иш-Чель, словно внимательно слушала Кинич-Ахава.
– Так вот, что тебе не нравится! Ты начинаешь ревновать?! – Кинич-Ахава довольно улыбнулся.
– Да! И не скрываю! С детских лет мы знаем друг друга, всегда вместе…
– Я – будущий правитель, я – воин. Будут походы!..
– Новые и новые рабыни, потом наложницы и жены, а как же наша любовь?
– Иш-Чель, наш брак, по счастливой случайности, озарён этим чувством, но я вынужден думать о стране и, если союз выгоден, то я его заключу, и сделаю это столько раз, сколько будет нужно!
– Значит, я – чистая случайность?! И ты будешь брать других жён?! – лицо Иш-Чель от негодования раскраснелось, большие глаза наполнились слезами. До сих пор она наивно полагала, что любовь Кинич-Ахава даёт ей право надеяться на безоблачное счастье, которое исключает присутствие соперницы, но выходило наоборот.
Иш-Чель готова была расплакаться. Да, побег рабыни не был случаен. Похоже, богиня Радуги считала их брак ошибкой, поэтому и не захотела неугодной жертвы. Выложив всё начистоту, Иш-Чель вскочила. Она хотела приказатьвозвращаться домой в Майяпан, но Кинич-Ахава, потрясённый – впервые он увидел невесту такой, резко дёрнул её за руку и повернул к себе:
– Ты ведёшь себя, как маленькая девочка! Пропала рабыня, подумаешь, какое происшествие! Скорее всего, у неё был любовник, который и выкрал её. А ты пытаешься со мною поссориться!