Радуга Над Теокалли
Шрифт:
— Значит это, правда?! О, нет!.. — однако, вновь потерять сознание ей не дали. Достаточно сильный, но аккуратный удар по обеим щекам заставил женщину не только отбросить желание терять сознание или притворяться спящей, а вскочить, не раздумывая, и дать хорошую сдачу. Ее оплеуха не была щадящей. Служительница громко вскрикнула и отлетела на некоторое расстояние, не удержавшись на старческих ногах. Она растянулась во весь рост, произведя при этом нежелательный грохот опрокинутых факелов. Пока старушка летела и пыталась уберечься, Иш-Чель успела добежать до дверного проема. Но сбежать ей не удалось —
— Наконец-то, госпожа, Вы пришли в себя… — жрец говорил ласково. Старушка к тому моменту уже с кряхтением поднялась и покорно склонилась, ожидая дальнейших указаний. Свита заполнила помещение, они внесли огромную лохань с горячей водой, ткани, жаровни с горящими углями, от которых тут же пошло тепло. Пока прислуга раскладывала нарядную одежду с украшениями и косметику, Иш-Чель и жрец продолжали стоять друг против друга и смотреть в глаза. Взгляд жреца был довольным и снисходительным, он увещал Иш-Чель покориться. Иногда ей казалось, что это гипноз, потому что в душе поднималась волна спокойствия и равнодушия. Но, откуда-то из глубины вырастало сопротивление и тогда, испугавшись, что его заметят, Иш-Чель притупляла взор, слегка откидывала голову, позволяя себя баюкать. Вскоре она не могла себе сказать, чего ей хочется больше: чтобы ее успокоили, и ей было не страшно, или же бороться за жизнь… Почувствовав, что Иш-Чель покинул бунтарский дух, жрец тихо отдал команду прислуге и вышел из комнаты.
Женщины начали обряд с омовения, они раздели послушную Иш-Чель, заставили ее опуститься в теплую воду и запели. Нежное, почти жалостное пение послужило для жертвы сигналом — Иш-Чель разрыдалась и сбросила с себя чары гипноза, понимая, что ей не удастся вырваться. По мере того, как суть пения доходила до ее сознания, в Иш-Чель, зарождалось новое сопротивление.
А женщины пели ей, что она должна быть благодарна божественному выбору. Завтра она покинет этот грубый мир с его войнами, неурожаями, голодными годами…
"Что-то я не припомню, когда голодала!.." — внутреннее сопротивление нарастало. Иш-Чель, еще не освободившаяся окончательно от гипноза, попыталась закрыть уши, но терпеливые руки, омывшие не один десяток жертв, упорно разжимали их, и приходилось слушать наставления.
Поющие превозносили редкую красоту, которая непременно должна понравиться и удивить бога, благодарили отца и мать, которые подарили Коацаоку такую божественную женщину…
"Вот именно, вам меня подарили, а вы хотите меня убить!" — Иш-Чель уже пришла в себя, гипноз перестал действовать и вместо религиозного трепета или хотя бы жалости к себе, в ней креп бунт. Он ее пугал, потому что она должна была испытывать гордость, от божественного выбора, удостоенной чести. Но в душе не возникало послушание и покорность, на которую были рассчитаны песни, которые казались ей теперь страшно заунывными и печальными.
Перечислив все женские достоинства Иш-Чель, прислужницы перешли в наступление на ее сознательность. Избранница должна быть ласковой с всесильным. Услужливой во всем, покорной, тогда он пошлет городу дождь и богатый урожай, не даст голоду убить детей и матерей, придаст силы их мужчинам, отгонит ацтеков прочь…
"Да уж, так эти
О какой славе и почестях ей говорят!? Ее совершенно не интересует вечная
благодарность граждан, которые мирно спят в своих постелях, и только фанатики бодрствуют, чтобы на рассвете следовать за ритуальной процессией! Она молода, красива, богата, счастлива, любима! Она хочет жить здесь и сейчас! Ей ни от кого ничего не нужно! О, боги, как же она хочет жить, просто жить! Неужели они не могут этого понять?! Ведь это так просто!..
"Отпустите меня, — мысленно обращалась Иш-Чель к своим стражам, продолжающим петь. Она пыталась заглянуть им в глаза, найти сочувствие, но прислужницы опускали тяжелые веки и продолжали свое дело.
"Помогите же мне!" — взгляд ее, полный мольбы, перебегал с одного лица
на другое, но служанки смотрели поверх ее головы…
"Неужели среди вас нет никого, кто бы мне помог?! Я же не могу справиться со всеми вами! Где же помощь?" — тут Иш-Чель поняла, что
рассчитывать на слуг нечего, помощь может, прийти только извне, и только от Кинич-Ахава. Но где же он. Ведь он ее муж. Он ее любит, он ее защитит. Конечно, как же раньше она не додумалась! Именно он войдет сейчас и прекратит все это.
" Ну вот, вот его шаги!" — шаги действительно слышались отчетливо, но это шли рабы, которые должны были забрать грязную воду. Среди них Иш-Чель так и не увидела своего мужа. И снова паника охватила женщину. Почти отчаявшись, набравшись смелости и гордости, она попыталась достаточно твердо задать присутствующим вопрос:
— Где мой муж? — самая старшая прислужница, которая не сделала ни одного движения за все время, а только наблюдала и отдавала распоряжения, строго посмотрела на нее, недовольно чмокнула губами, поджала их, и с оскорбленным видом, сохраняя достоинство, удостоила бывшую госпожу Коацаока ответа:
— Халач-виник больше не твой муж, ты принадлежишь богу Дождя. Ты теперь его
невеста. Ты должна быть счастлива, что божественный выбор пал на тебя! Поэтому молчи и не задавай глупых вопросов!
— Гадкая старуха, как ты смеешь так со мною говорить! — разозлилась Иш-Чель и быстро выдернула руку, на которую надевали очередной браслет. Резкий взмах… К своему удовольствию, прислужница вовремя поняла, что за этим последует увесистая оплеуха, и вовремя увернулась от удара. Но кончики ногтей бывшей правительницы Коацаока все же оставили легкий след. Это было оскорблением. Сдерживая ярость, старуха прошипела:
— Усмири свою гордыню, иначе получишь напиток забвения! Я лично волью его в тебя, паршивая девчонка! И объявлю, что ты так хочешь побыстрее попасть к богу Чаку, что просто изнемогла от желания ему услужить!:
— Мерзкая старуха! Тебя бы отправить услуживать! Да видно ты сейчас красивее, чем была сто лет назад! — на шум вышел жрец, окинув взглядом ссорящихся, он все понял. Взмахом руки он приказал старой женщине удалиться. Ее место заняла молодая прислужница. Иш-Чель мрачно насупилась — придраться было не к чему — подготовительный ритуал подходил к концу. Ей оставалось только мысленно призывать мужа. Теперь спасение могло прийти только от него.