Радужная пандемия

Шагапова Альбина Рафаиловна

Браслет был прекрасен. Мелкие красноватые камешки на фоне серебристого металла, словно светились изнутри. Нет, в них не отражался свет лампочки, в каждом камне светился свой, собственный огонёк. Огоньки подрагивали, то слегка тускнели, то разгорались в полную силу.

– Нравится? – самодовольно спрашивает Архип, прекрасно зная, каков будет ответ. – Видишь, не только ты способна нарушать больничный режим.

В его глазах весна, зелёная, сочная, полная солнца,

надежды, радости. Улыбка мягкая, немного грустная, и я отчего-то знаю, что так он улыбается не всем.

– Это слишком дорого, – шепчу я, понимая, что не желаю кокетничать, отказываясь от подарка. Да и как, в здравом уме можно отказаться от такого украшения? Тем более, у меня никогда их не было, дешёвая бижутерия из пластика не в счёт. Родители не баловали меня подарками, им удобнее было полагать, что у меня иные ценности и не раз заявляли мне об этом, хваля за непритязательность и скромность. Может, им казалось, что пределом моих мечтаний были просмотры старых фото и поедание яичного пирога? Шут его знает! Вадим же, предпочитал дарить мне мягкие игрушки и конфеты. Хотя, если бы мы не расстались, то, наверное, и колечко бы подарил, и цепочку, но не судьба.

– Ты дороже всех украшений мира, – тихонько смеётся Архип, и я замираю, впитывая этот смех и эти слова.

Боже! Почему мы слышим то, что хотим услышать? Находим то, чего нет? Смысл произнесённых им слов я восприняла так, как сама этого хотела, даже не подозревая, насколько страшным, насколько иным, насколько отличным от моих воздушных замков он был на самом деле.

– Надень его прямо сейчас, – просит мой инквизитор, и я не смею отказать этой просьбе, или сладкому, до мурашек, приказу? Хотя, какая разница?

Я застёгиваю браслет на своём запястье, поверх манжета комбинезона и уже, в который раз, проклинаю эти защитные шмотки, не позволяющие быть красивой. Быть красивой для него – моего любимого мужчины.

Мы лежим обнявшись. Моя голова покоится на его плече, а его руки обвивает бесформенную, по вине противочумного костюма, талию. Дыхание Архипа ровное, почти здоровое, да и пятна на щеках исчезли. Радужная лихорадка оставила ему жизнь, и я рада этому. В палате светло, от выпавшего снега. В окна смотрит коричневая и густая, словно какао, новогодняя ночь. Она размазывается по стенам, по полу, по опустевшим кроватям. Тишина, за дверью ни звука. В голове, словно в аквариуме, хаотично плавают разноцветные мысли-рыбы. Вот мелькнула одна, затем, махнула хвостом другая. Думаю о многом, о разном. О том, что с Вадимом было не так, как-то робко, нерешительно, по-школьному. Меня грела мысль о том, что я

нужна ещё кому-то, кроме родителей. Наши отношения были чем угодно, привязанностью, дружбой, бегством от скуки, но только не любовью. Думаю о Лидке и её семье, мечтая, что и у меня так когда-нибудь будет. И не беда, что квартирка у Лидки маленькая, что недавно протекала крыша, что совершенно нет денег на ремонт, а в холодильнике лишь трёхдневные щи, да пшённая каша. Они счастливы, несмотря на низкие зарплаты, высокие цены по оплате коммунальных услуг, на прохудившиеся сапоги главы семейства и дохлый Лидкин пуховик. С каким восторгом её встретили сыновья, муж, и огромная волосатая псина! Как они обрадовались подаркам! Как жадно слушали рассказ о нашем побеге из больницы, поддельных пропусках и о том, как патруль, что-то заподозрив, погнался за нами, а мы, нырнули в дырку в заборе, скрылись, и долго плутали в пустых переулках и узких двориках- колодцах в поисках прохода к Лидкиному дому. Думаю о родителях, о том, почему они не открыли мне дверь, ведь должны были слышать, как я жала на звонок, как, отчаявшись, колотила по потёртому вишнёвому дермантину двери. Ну и наконец, размышляю над тем, есть ли у нас с Архипом будущее? И стоит ли о нём мечтать? Может, просто наслаждаться тем, что даёт мне жизнь, ничего не желая, ничего не прося, смакуя, как дорогое вино, по глотку, перекатывая вкус на языке, забыв о прошлом, не беспокоясь о будущем, твёрдо зная, что существует только настоящее.

Луч фары, проехавшей мимо машины, острый, яркий, на мгновение разрывает вязкий мрак палаты, скользит по потолку.

– Уважаемые граждане, в целях предупреждения распространения радужной лихорадки, – вещает, постепенно затихая, по мере отдаления машины, серьёзный, усиленный громкоговорителем, мужской голос.
– Убедительная просьба – не покидать свои дома, посещать магазины и аптеки строго по пропускам, соблюдать социальную дистанцию и пользоваться средствами индивидуальной защиты. Берегите себя и своих близких!

– Моя, – сонно шепчут губы Архипа, а руки властно сжимают меня. – Помни это, Лиза. Никакая пандемия не сможет нас разлучить, маленькая. Я буду беречь тебя, что бы не случилось.

Застываю, страшась спугнуть момент, ненароком выскользнуть из этой власти, плавлюсь, растворяюсь, от безумной, болезненной нежности, от дикого желания коснуться его хоть кусочком оголённой кожи. Хочу быть с ним, хочу быть в нём, слиться воедино и больше никогда не расставаться, стать звуком его голоса, эхом его шагов, его дыханием, его кровью.

Конец ознакомительного фрагмента.