Радужная пони для Сома
Шрифт:
Что ты — не никчемный, никому нахер не сдавшийся кусок говна, а человек! И от тебя много чего зависит! Люди от тебя зависят! И что тебя любит охренительная, самая лучшая в мире девочка! И она тебе “да” сказала! И она тебя хочет, даже если ты лажаешь, косячишь и иногда несешь бред! Любит не потому, что ты — чей-то там родственник, и у тебя машина и дом. А просто потому что ты — это ты. И это просто… просто…
Я не могу этого описать, я не могу больше сдерживаться, мне плевать, кто тут рядом и что будет! Я — весь в ней. Я — весь для нее.
Ощущение
Она кусает до крови мне ладонь, в попытке сдержаться от крика, вздрагивает в последний раз и затихает.
Я еще пару минут не могу выдохнуть, не хочу этого делать, потому что легкие полны ее ароматом и заменить его банальным воздухом кажется кощунственным.
Медленно, словно в слоу мо, убираю ладонь с ее губ, провожу по щеке мокрыми от слюны и крови пальцами, а затем, не сдержавшись, жадно зализываю темные следы от своих прикосновений. Радужка вытягивается в моих руках стрункой, покорно поворачивает голову так, чтоб мне было легче добираться туда, куда так сильно хочется, плавится в от кайфа, податливая и мягкая такая, что у меня все внутри опять каменеет, и то, что уже успел поставить ее на ноги, кажется кощунством, преждевременным развитием событий, и можно было бы повторить, но в этот момент со стороны веранды раздаются голоса, отец ее с кем-то там ведет неспешную беседу, и это уже становится опасно криповым, а потому я мягко прекращаю, поправляю на Радужке одежду, быстро привожу себя в порядок и прикидываю путь отступления…
И тут Радужка, оказавшись на полсекунды без моей поддержки, оступается и громко хрустит какой-то веткой!
Разговоры на веранде тут же затихают, а в нашу сторону через мгновение направляются мощные лучи фонарей от сотовых.
И… Картина маслом, блять!
Мы стоим, словно олени, застывшие в лучах фар автомобиля, и, наверняка, с такими же дикими взглядами…
И прямо напротив — папаша Радужки и некстати вышедший к нему покурить папаша Альки!
Пиздец!
Разговаривать и пояснять, что мы с ней тут просто так поболтать вышли, беспонтово, естественно, думаю, по нашим рожам и по непорядку в одежде все более чем понятно даже самым тупым. А тупых тут нет.
Потому папаша Радужки хмурится и начинает открывать рот, папаша Альки тоже хмурится и, судя по всему, планирует поддержать своего собрата на несчастью, я на автомате пытаюсь запихать Радужку себе за спину, чтоб не прилетело сходу, но она, как всегда, проявляет инициативу, выступает вперед, становясь прямо перед своим папашей, задирает голову, потому что росту в нем очень даже немало, и молча сует ему под нос ладошку.
Мне остается только скрипнуть зубами и приготовиться выдергивать ее из эпицентра взрыва. Ну а потом уже наказывать ремнем по заднице за своеволие! И этот человек меня уговаривал подождать и не рубить сходу!
Отец Радужки, между тем, немо
Зато папаша Альки быстро в себя приходит, отступает чуть в сторону, прищуривается с интересом, со вкусом затягивается и, выдув дым, говорит:
— Ну что, Игорь, мои поздравления.
Отец Радужки непонимающе переводит на него взгляд:
— Что?
— Я говорю, поздравляю с пополнением в семействе, — стебется тот, — дочка шустрая у тебя, молодец. Урвала, можно сказать…
В его тоне мне чудится насмешка, но что-то сейчас выдавать реально неправильно. Мало ли, что со стариками может случиться? Инфаркты сейчас молодеют…
Это ладно, они нас пять минут назад не застали, точно бы скорую пришлось вызывать…
— Что? — заезженной пластинкой повторяет папаша Радужки.
— Да блин, пап! — закатывает глаза моя поняшка, — я замуж вышла! За Со… За Виталика! Я теперь Сомова официально!
— Что?.. То есть, какого хера??? — прорезается, наконец, мыслительный процесс у моего новоиспеченного тестя.
Ну, и тут я уже выступаю вперед, пытаясь оттеснить Радужку опять за свою спину.
— Не надо кричать, Игорь Геннадьевич, — спокойно говорю я, — можно просто поздравить.
— Ты… — он смотрит на меня с таким темным бешенством, что, будь у меня нутро послабее, уже все тряслось бы. Да и так, не буду скрывать, что слегка потряхивает. Но за спиной моя Радужка, а, значит, нет места страху. — Ты… Я же тебе запретил… Ты сучонок…
— Не надо моего мужа оскорблять! — пищит из-за спины Радужка, настойчиво нарываясь на будущее серьезное наказание, — и вообще… Нечего орать! Я совершеннолетняя! Я сама могу распоряжаться!
— Чем ты можешь распоряжаться, писюха! — рявкает старший Солнечный, — да у тебя ничего нет! Так же, как и у этого дегенерата! Ничего нет! Все, что у тебя есть — мое! И у него — тоже родительское! Тебе разве такой нужен? Он через неделю в штопор сорвется и тебя за собой потащит! Я не позволю!
— Это наше дело с ним, кто кого куда потащит! — нет, она мне в натуре не дает рта раскрыть, засранка!
— Игорь Геннадьевич, я прошу вас успокоиться… Мы — взрослые люди…
— Ты? — скалится мне в лицо Солнечный, — ты взрослый? Да это даже не смешно!
— Игорь, ты тут не прав, — спокойно прикуривает еще одну сигарету отец Альки, — парень за эти несколько месяцев себя очень хорошо показал… Его участок по показателям вперед вырывается, мне уже даже рассказывали, что у нас тут непонятное явление образовалось, на четырнадцатом участке…
— Да мне плевать, как он себя показал, — поворачивается к приятелю Солнечный, — это все равно не то, что нужно моей дочери! Не это!
— Я сама буду решать, что мне нужно! — лезет вперед Радужка, — а ты… Ты… Ты — каменный монстр! Привык у себя в управлении… И не в управлении… Я тебе — не твои… Я не собираюсь под твою дудку плясать! И мой муж тоже не такой!