Радужная пони для Сома

Зайцева Мария

А та… Не шлет. И не пришлет.

И от понимания конечности ситуации, неисправимости ее, болит внутри, там, где сердце. Ноет и ноет, противно так, жизнь мне отравляя.

И как мне с этим всем быть, хер его знает.

Я закрываю глаза, отрешаясь от ситуации, и все равно невольно уношусь в тот самый первый день, когда в моей жизни появилась Радужная поняшка и отравила мое безбедное и веселое существование собой.

Глава 2

Полтора

месяца до…

Разноцветные волосы, переливающиеся в искусственном свете ламп столовки, я замечаю сразу.

И торможу всеми четырьмя лапами, как кот.

Потому что прикольно же!

Как мимо пройти?

Оглядываю экспонат со всех сторон.

Ничего так.

Мелкая, конечно, и во всем черном и пацанском. Не понять, какие титьки, какие ноги…

Но глаза – зачет, большие, яркие такие. Губы – тоже зачет. Не сильно пухлые, но и не тонкие. И, главное, свои.

Я чего-то последнее время уставать стал от поголовно насосанных свистков. Целовать такое кайфа нет, это как резину жевать, а на члене плохо ощущаются… Не плотно. И тоже резиново. Если я захочу такого экстрима, лучше резиновую бабу куплю. Она хоть мозг в процессе выносить не будет.

Проблема в том, что с каждым годом все сложнее нарыть нормальных, естественных девок, потому что у них у всех мода же. И врачи, которые это дело качают, тоже одни и те же… Отец говорил, что еще лет пятнадцать назад такое развлечение стоило дорого и было распространено в основном в столице. В наших ебенях не было спецов нормальных, да и бабки такие не у всех водились.

А сейчас, говорят, это все вообще копейки стоит, вот и делают девки.

И, самое главное, что непонятно, нахера. Вот кого из парней ни спрошу, никому эти свистки не нравятся. А девки все равно качают…

Короче, я обхожу новинку еще разочек, уже полностью убеждаясь, что нехилый такой экспонат к нам залетел.

Все свое, чистенькая, в губе пирсинг, а я такое люблю, кстати, в отличие от свистков.

И, главное, волосы! Волосы всех оттенков радуги! Чистых цветов: розовый, сиреневый, бирюза и синь неба. Они волной обрамляют тонкое личико с правильными чертами лица, и так и тянет их потрогать. Интересно же, что за чудо такое радужное?

Я, мгновенно забыв о первоначальной цели мероприятия, то есть, о мини-пиццах, которые никогда не залеживались на витрине, самонавожусь на Радужку с неотвратимостью боевой ракеты.

Она стоит одна, посреди столовки, в глазах растерянность. Моя ты хорошая… Потерялась?

Ничего, я тебя нашел.

Подхожу к ней, нависаю над разноцветной макушкой и, снизив голос до интимного хрипа, который так нравится девочкам, говорю:

– Малышка, боишься подойти? Затопчут? – киваю на буфет, где дерутся из-за сосисок в тесте юристы, – давай я тебя спасу… Что хочешь? Пиццу? Сосиску? Или все вместе?

Она вздрагивает, потому что я предусмотрительно подхожу со

спины, наклоняюсь низко, нагло нарушая личное пространство, поворачивается и отступает на шаг.

Задирает остренький подбородок, пялится на меня.

Я усмехаюсь своей самой нахальной, самой бабоукладческой улыбкой, которая безотказно действует на всех без исключения девочек от десяти до семидесяти лет.

Действовала.

До этого момента.

Потому что, если я и жду от Радужки восхищения, то зря.

Она отступает еще на шаг, осматривает меня с ног до головы недоумевающим, холодным взглядом, в котором нет и тени таких привычных для меня эмоций: интереса, восхищения, кокетства…

Вообще ни разу.

Только недоумение, типа, кто ты такой, какого хера тебе тут надо?

– Ничего не надо, – коротко и недружелюбно отвечает она. И отворачивается! Просто отворачивается. От меня! От меня!

В первое мгновение я решаю, что поймал глюк. Потом, что она слепая наглухо.

Первое менее реально, чем второе, а потому я даю Радужке еще один шанс. Делаю шаг к ней, теперь уже лицом к лицу, так, чтоб точно рассмотрела в деталях, усмехаюсь опять:

– А если подумать? И вообще… Я тебя раньше не видел. Новенькая? Пошли за мой столик.

Это даже не предложение, если что. Это констатация факта. Девочкам нельзя давать возможность выбора. Тем более, таким брыкливым.

– Нет, – опять отказывается она, даже не давая себе труд задуматься над моим не-предложением. А оно, между прочим, эксклюзивное! Я раньше никого из девочек не таскал за наш стол. Там только Алька сидела, подружка Лексуса. И ее знакомые девочки иногда, чисто компанию скрасить.

Точно, она новенькая. Потому и не заценивает такого шикарного эксклюзива. Дурочка маленькая. Надо просто разъяснить…

– Не ломайся, – хочу сказать примирительно, а получается слегка высокомерно. Но и ладно, надо же ее на место поставить… Показать, насколько ей повезло, что я на нее внимание обратил, – мы редко кого зовем…

– А я редко кому отказываю, – неожиданно отвечает она, вводя меня в ступор.

Я пару мгновений трачу на осознание ее слов и их оскорбительности, а затем не нахожу ничего лучше, чем тупо сказать:

– Че сказала?

– Я три раза сказала “нет”. Ты глухой? Или тупой? Или все вместе?

Ее голос звучит неожиданно звонко, а лицо краснеет от злости и негодования.

Я это все отмечаю краем сознания, потому что основной процессор сильно занят.

У него гребанный эррор.

Никто. Никогда. Не говорил со мной так. Никто. И никогда.

И потому я даже не могу нормально среагировать на хамство. Просто моргаю и удивленно спрашиваю:

– Ты охренела, соска тупая?

И нет, это не оскорбление. Это тоже констатация факта.

Но девчонке почему-то не нравится, и она, смерив меня презрительным взглядом, припечатывает: