Радужный мост
Шрифт:
— Сильфы? Ветер? — Эйшелин опустилась на стул и крепче сжала в руках чашку, будто пыталась защититься ей.
— Конечно сильфы! Ты думаешь, еще кому-то под силу усмирить ветер? Вы прогнали дриад, а вслед за ними ушли деревья. Прогнали русалок — и воды ушли под землю… А теперь смеете жаловаться на мир вокруг! — Кот вдруг успокоился и уселся точно напротив Эйшелин, уставившись на нее своими пронзительными голубыми глазами.
— Но все еще можно исправить, Эйшелин. Нужно только восстановить мост, и все вернется.
—
— Уговори короля фейри открыть двери, — Кот сказал это так обыденно, будто предлагал сходить в магазин за продуктами.
— Ты смеешься надо мной, — Эйшелин покачала головой. Это выглядело безумно даже на фоне всех этих ее снов-неснов.
— Больше некому, Эйшелин. Помни — больше некому.
Чай в кружке был холодным и еще более безвкусным, чем всегда. Эйшелин сделала глоток и чуть не выплюнула все обратно. «Больше некому…», — слова словно повисли на ее маленькой кухне тяжелым дымным шлейфом.
По ту сторону Луны
— Ну хорошо, допустим, я согласна, — пальцы Эйшелин ловко набивали текст очередной неимоверно скучной статьи о легирующих элементах стали. Вокруг нее самой и печатающей машинки вился дымок, периодически складывающийся в кошачью морду, но никто его не замечал. — Почему они тебя не видят?
— Потому что меня не может быть, — ответил Кот, от которого вдруг осталась одна зубастая улыбка, но в следующую секунду он весь уже соткался прямиком на каретке машинки и внимательно посмотрел на Эйшелин. — Я рад.
— Но я все равно не понимаю, что я могу сделать, — Эйше разогнала рукой дымку, которая мешала ей работать. Кот обиженно исчез, но тут же снова появился, придавив тяжелыми лапами плечо. Его когти она чувствовала даже сквозь ткань платья.
— Не попробуешь — не узнаешь, — едкий дымок защекотал ноздри, Эйшелин громко чихнула и не заметила, как тяжесть с плеча пропала.
Уже вечером, торопливо обмываясь под стареньким душем и то и дело косясь на счетчик воды, Эйшелин обратила внимание на свое отражение в зеркале. На плече, в точности там, где на него приземлился дымный кот, виднелись маленькие царапинки.
Ночью она ждала снов: не представляла, что может увидеть, но подсознательно готовилась и ждала. Но снов не было. Собираясь утром на работу, Эйшелин поняла, что ощущает… разочарование. Словно что-то необычное прошло мимо нее, задев самым краем, да так и осталось зыбкой нереальностью.
— Ну, а что ты ждала, милочка? — издевательски спросила она собственное отражение, резким движением защелкивая замочек респиратора. Плечо, будто отвечая на ее замечание, отдалось болью в царапинах.
Вчерашняя буря повалила телеграфную линию, и на привычном маршруте образовался самый настоящий затор. Эйшелин злилась, что-то недовольно говорила водителю слишком медленно едущего автобуса, ее голос смешивался с голосами таких же недовольных пассажиров и сигналами автомобилей. Старенький автобус надсадно пыхтел, медленно пробираясь вперед по загроможденной улице. Шансы приехать на работу вовремя таяли с каждой секундой, и Эйшелин уже представляла, как долго и недовольно будет выговаривать ей за опоздание строгий редактор, как он ничего не захочет слушать о пробках
«Выходите раньше, мисс! Рань-ше!» — скрипучий голос она услышала практически наяву и даже дернулась, испуганно обернувшись. Но рядом не было никого хотя бы отдаленно похожего на редактора: только серая масса людей в одинаковых грязно-зеленых респираторах. «Конечно, откуда ему здесь взяться. У мистера Томсона свой автомобиль!» — грустно подумала Эйшелин, а потом представила, что автомобиль был бы у нее, и это она сейчас сигналила и продвигалась по загроможденным улицам, объезжая аварии и поваленные столбы. «Нет, уж лучше на автобусе».
Заводской гудок, оповещающий о начале рабочего дня, настиг Эйшелин, когда она уже вышла из автобуса. «Еще бы немного!» — ткнулась в виски мысль, и девушка рванулась вперед, еще надеясь войти в двери типографии до того, как надсадный вой сирены растворится в воздухе. Визг тормозов совсем рядом Эйшелин уже не услышала.
***
— Где я? — Эйшелин показалось, что она произнесла это вслух, однако с ее губ не сорвалось ни звука. Вокруг расстилалась темнота. Темнота и тишина, в которой она куда-то плыла, и у которой не было ни конца, ни края. Эйшелин испугалась, что останется здесь на целую вечность. «Пусть изменится, пусть хоть что-нибудь изменится, — загадала она, зажмурившись как можно крепче, словно все происходящее являлось сном, — не хочу оставаться здесь!» Но ровным счетом ничего не изменилось.
Если бы у Эйшелин были глаза — она заплакала бы, но все, что она могла, это исступленно повторять про себя: «Что угодно, только не темнота. Не хочу. Мне страшно! Пожалуйста, кто-нибудь! Хоть кто-нибудь…» — последняя мысль вышла невероятно тихой и жалкой. Эйшелин чувствовала, как ее сознание угасает, растворяется, а потом не осталось ровным счетом ничего.
Эйшелин проснулась от странного, никогда ранее не испытанного ощущения: ее укрывало тепло, и это совершенно точно не походило ни на тепло одеяла, ни на что-то еще в таком духе. Она открыла глаза и тут же закрыла их, ослепленная ярким непривычным светом.
— Молодой леди не пристало так разлеживаться, — раздался рядом знакомый голос. Эйшелин от неожиданности села и снова открыла глаза. Голова закружилась, она закашляла, вдохнув разом множество совершенно незнакомых запахов, и тут же зашарила рукой по лицу, с ужасом обнаруживая, что респиратора нет. Беглый осмотр показал, что сумки ее тоже нет, а еще, как ни странно — ботинок.
Оглядываясь по сторонам, Эйшелин приходила во все большее недоумение: место ей незнакомо, но при этом казалось, что она его уже где-то видела. На самом краешке сознание вертелось воспоминание, в котором был и этот косогор, и эта высокая зеленая трава и прекрасное, хрустально-голубое небо.
— Я сплю? — Эйшелин с трудом поднялась на ноги, отчаянно щурясь от слишком яркого дневного света. Трава щекотала босые ступни, и девушка тихонько хихикнула. Потом она засмеялась громче, отчаяннее, пока смех вдруг не оборвался слезами.
— Я умерла, да? Там была машина. Точно помню. А потом не помню ничего, — Эйшелин нашла глазами кота, чей голос и разбудил ее. Здесь и сейчас он совершенно не походил на тот дымный силуэт, что являлся ей в снах. Кот казался призрачным, сотканным из прозрачной росы и тончайшего утреннего тумана, только глаза его по-прежнему сверкали голубизной, по сравнению с которой меркло даже местное небо.