Ракетчики
Шрифт:
— Нафига нам, вообще, эти деньги?
— Наивное дитя! Ты не знаешь, как делаются революции. — Судя по всему, Юревич уже преодолел противоречие восприятия: реагировал на меня, как на старшего, несмотря на моё молодое тело.
— Хорошо, убедил, только, можно, я детей не буду? Взрослых — я, детей — ты, добро?
— Добро.
Слова-то, какие! Добро — это в правильную сторону развёрнутое зло. Вот такой я философ. Добили, убрали следы, сели в машину, привели себя в порядок на съемной хате, уехали с добычей в направлении площади Островского. Дождались электрички.
— Александр, во всех детективах показывают, что опытный преступник выбрасывает оружие после преступления.
—
— Да, несколько противно было вырезать стрелы из собак, но это ладно. Почему мы его не выбросили?
— Телевизор часто врёт. Вот сам подумай, у нас на руках гора побрякушек, денег, сберкнижек. Как ты думаешь, менты совсем тупые, не сложат два плюс два, не свяжут убитых цыган с этим всем? Так что лук или пистолет — очень малый довесок. Может ещё пригодиться.
Старая дорога на трамваях к бабушке и дедушке. Никаких такси. Узок круг рево… нет, вокзальных таксистов. Они там работают, почти как у станка. Это значит, что если особо одарённый милиционер выйдет на примерное место и время, то таксист приведёт почти к дому. А так — уехал на трамвае. Дольше, но: тише едешь… Представил Юревича, оставил шмотки, деньги, принял, за чаем, краткий отчёт стариков. Ух, деятели! Уже обналичили около ста пятидесяти тысяч с книжек. Скупили грамм двести ювелирки. Слишком хорошо — это не хорошо.
— Дедушка, не гони так сильно. Можете засветиться. Даже не знаю, перед кем хуже: перед ментами или бандитами. В любом случае, если такое случится — звоните Юревичу или прямо мне, в часть. Можете маме, я сегодня еду к ней, введу в курс дела. Она будет дозваниваться.
У мамы есть городской телефон, а у бабы с дедом — нету. Есть кабинка метрах в двухстах, но та не всегда работает. Дал деду все телефоны нашей команды, договорились об условных кодовых словах. Номера телефонов приказал выучить наизусть и потом сжечь.
— Ба, деда, всё, я к маме. Толик, завтра, часов в девять, звоните с кабинки на мамин телефон. Скорее всего, завтра и рванём в Москву, но мало ли как там, у матери, разговор пойдёт, может, не успеем, тогда ещё на денёк задержимся. Лады?
— Да, ты там по девкам не загуляй.
— Не боись, я не такой.
— Деда, улов пересчитаете, перевесите — дадите Толику потом тысяч триста. Нам в Москве взятки давать. Кто его знает, их московские тарифы, но должно хватить.
— Пока, внучок.
— А бабушку поцеловать?
— Пока бабуля, всё было вкусно, благодарю.
Сел на трамвай, потом на автобус, через час был дома. Сколько домов у меня разных в голове умещается? Ладно, не будем душу травить, тем более что не получается. Вот и дом с мамой. А также с маленькой сестрёнкой. Любопытно накладываются данные в голове: глаза видят мать молодой и живой, а память услужливо выдает «на-гора» подъезд, залитый кровью, мать на ступеньках, остекленевшие безжизненные глаза. Потом четыре милиционера подняли тело: изломанная кукла, не человек. Но нет ни грусти от воспоминаний, ни радости от «воскрешения». Ванна с тёплой водой, домашняя еда. А-а-а… Блаженство. Тело соскучилось по уюту и ласке. Сейчас остро слышу изменение в себе. Телу — кайф, ощущения вполне соответствуют моменту, а глубоко не пробивает: не плыву от расслабухи, нет подрыва обнять и обцеловать мать с сестрой. Опять театр одного актёра. Делаю всё, как должно. Публика рукоплещёт.
— Ма, сядь, поговорить надо.
— Саня, мне надо Тане кашу готовить, я не могу.
— Не надо, это не поможет. Твои диеты не решают проблемы. Это у неё невроз после родов. Ей слегка повредили шею. Лечить нужно массажами шеи, может быть втиранием в шею разных мазей и прочее. Это я тебе потом изложу. В шейном отделе есть небольшое ущемление, дало осложнение
— Откуда ты знаешь? Что за фантазии?
Мать уже почти пять лет мучительно лечит Таню от проблем пищеварения. Наверно, диссертацию по теме могла бы защитить. Толку — чуть. Я всего лишь обладаю послезнанием. Это ущемление позвонков выплыло, аж когда Танюхе было пятнадцать! До этого сидела бедолага на жутких диетах. Кстати, вам это стоит узнать. Между моим и Танькиным днём рождения было аж пятнадцать лет разницы. Отцы у нас разные. У сестры и фамилия другая: Ковалёва. На этого Ковалёва у меня есть планы.
— Ма, у меня просьба. Я серьёзно. Никому не говори о моём приезде. Я не шучу. Сейчас отмоюсь — расскажу.
Нет. Нет моей матери веры. Забираю телефон и свою сумку в ванную. Телефон у нас через специальную розетку подключен, поэтому фокус удался. Пока мать готовит еду, а я купаюсь, расскажу вам про неё пару слов.
Родилась в 1946-м. После школы поступила в строительный техникум. Там у неё был сокурсник — Ковалёв Николай. Была у них любовь. Уже даже с бабой Лидой и дедом Колей познакомился. Но восемнадцатилетнему пацану не захотелось ещё жениться. Уехал куда-то на Север работать. За длинным рублём, что ли. Потом, вообще, в военные подался. Почти всю свою взросло-сознательную жизнь проработал преподавателем в Камышинском Высшем Военном Строительном Командном училище. Ух, и баб там было, в этом Камышине! Кроме этого училища, там мужиков больше нигде не водится. Ну да ладно, я про маму. Любовь «подвисла». Что делать? Ждала, но толку-то? После техникума молодых и неженатых попадалось крайне мало. Ещё раз объясняю: мать 1946-го рождения. Много ли было родов в 1941-45 гг? Да и тех, что раньше родились — война побила. Где брать женихов? Город — не село, на околицу к огню и гармонисту, или в клуб, на танцы, не сходишь.
Когда появился мой отец — колебаться особого смысла не было. По формальным признакам: вполне себе ничего парень. Не пьёт, не курит, турист, смелый, молодой, не калека. Это со временем откроются другие качества: лень, нечистоплотность, эгоизм. Помню, зима, мать беременная тащит большой тяжёлый ковёр, а я, малявка пяти лет — маленький. В универмаге ковры «выбросили». Брат, кстати, умер в восемь месяцев. Врачи сделали БЦЖ грязным шприцом, БЦЖ прижилось, сепсис от стафилококка, долго не признавали болезнь, пока не стало слишком поздно. Богатырь был бы. Сердце билось до последнего. Вскрыли — а вместо всех органов — «марля». Бактерии поработали, «понагрызли» дыр. Из врачей никого не наказали. Врачебная корпоративная круговая порука. А у меня комплекс сформировался: хотел много братьев или сестёр иметь. Это не вышло. Потом переключил эту программу на своих детей.
Ко всем прелестям, на каком-то среднем этапе, папка ещё и изменил маме. В моём четвёртом классе они развелись. Да, маму жалко, но при других вариантах не было бы меня. А потом объявился Ковалёв. Былая любовь вспыхнула вновь. Мама Зина забеременела. УЗИ тогда не было. Строили планы, слали горячие письма. Я потом читал. Его письма. Мама накопала где-то свои старые связи и помогла Ковалёву перевестись в Москву. Да не куда-нибудь, а в Главное Финансовое Управление Министерства Обороны. Знающий — поймёт. Подполковник быстро стал генералом. Но! Мать родила Таню. Наверно, Ковалёв хотел сына. Других гипотез у меня нет. Не стал он на ней жениться. Мама воевала с ним через партию, его начальство, вытребовала алименты, а, впоследствии, после его смерти, военную пенсию на Таню. Умер Ковалёв, примерно, когда Тане было лет восемь. Дело тёмное. «Маленьким» я считал, что он жив, но скрылся от мамы. Сейчас знаю, что влез куда-то. Авантюрная жилка сказалась. Вот башку и отбили.