Ракетчики
Шрифт:
Жильцы дома N10 по улице Олимпийской собрались на детской площадке. Новой. Построенной при новой власти. За два года краска на качелях и лавочках потёрлась, к наличию сего культурного объекта все привыкли. К очередным ежеквартальным и внеочередным собраниям привыкли тоже. Это стало нормально. Подобные собрания отличались от собраний жильцов кооперативных домов. На новых собраниях всё происходило по-военному: староста доводил до слушателей новые законы и положения, рекомендации, свои решения. Крайне редко мог посоветоваться. Так было везде. Везде старостами были бывшие военные, привыкшие командовать, а не выслушивать базар и стенания.
— Как сказала новая власть, все штрафы, прочие наказания, ограничения и поражения в правах доводятся публично. Сегодня у нас есть несколько маленьких вопросов. У Шендеровичей сын Ростислав ходит в куртке с надписью на иностранном языке. На нерусском. Они были предупреждены почти неделю назад. А вчера я видел его опять в этой куртке.
— А не в чем ему больше! Нет у нас другой. Что ему: голым зимой бегать в школу?!
— Ты меня на горло не бери, Софья. Не проходит. Я не только вынес предупреждение, но и дал совет: нашить на месте надписи другую ткань.
— И чего это мы должны уродовать импортную вещь? Самодурство!
— По положению, я его ещё год назад доводил: надписи на любом языке, кроме русского — недопустимы. Это не я придумал. Новая власть это назвала идеологическим единством. Если хочешь — иди, обжалуй решение к старосте области. Но штраф я тебе уже начислил. Увижу эту куртку с надписью ещё раз: штраф удвою. Так и знай.
— А!.. А мы думаем: чего это все вывески на английском и других заставили переделать на русский?
— Правильно. И в газетах запрещено использовать слова иностранного вида, если есть такое же русское. Это не мой вопрос. А мой — это ты, Софья. Дальше. Внук Лукиничны матюгался вчера на этой самой площадке. Замечание я сделал. Лукинична, передай родителям, что вам вынесено предупреждение. Следующий раз будет штраф. Почему их нет на собрании? Забухали?
— Что ты? Господь с тобой, Кириллович! Сын с ночной отсыпается, а Машка к родителям на пару дней уехала.
— А может, как тот раз: синяки под глазами? Ты их предупреди: они по краю ходят. Если не станут бухать меньше — будем думать. Хоть они и не бузят сильно, когда бухнут, но это не защитит их полностью. Дальше, второй, нет, третий вопрос. Нэлка, ты у нас главная собачья мама.
— И чё? И не собачья. Если уж на то пошло, то — кошачья. Котов у меня больше на довольствии.
— Это неважно. Санстанция отстреливает, а ты помогаешь плодиться. Я видел трёх собак: рыжего кобеля, черную молодую сучку и мелкий чёрный переводняк, типа таксы. Тебе назначается налог на трёх собак и ответственность. Берёшь их к себе в квартиру на содержание. Испытательный срок: один месяц. Со всеми вытекающими последствиями. Со штрафами за нахождение без намордников и поводков, со штрафами за их какашки и так далее. Если не знаешь всех положений о собаках в городской черте — зайдешь после собрания, я тебе выдам, у меня есть. Или можешь в райкоме взять.
— Это чего ж это деется?! Люди! Я не хочу!
— Кириллович, пожалей Нэлку! Не надо. Ну, их, этих дворняжек. Она больше не будет.
— Дак, ведь я не со зла. Закон такой. Власть так сказала. Заботится она о собаках. И мнение народа учитывает. Вот мне и пришло разъяснение: как именно положено доброту и милосердие к этим разносчикам блох и глистов проявлять. И учти, Нэлка, через две недели медкомиссия. Если проверка установит у них глистов или блох — штраф за ненадлежащее содержание животных.
— Кирилыч, а может они, эти собачки, потеряются, сдохнут
— Нет Чинсанович, не вздумай их на шашлык пустить. Отвечать будешь. Если кому Нэлку жалко — можете поручиться за неё. Кто хочет?
— Я поручусь. Мы подруги.
— Ещё кто-то хочет?
— И я поручусь.
— Молодцы, девочки. Тогда так: Юле даём рыжего кобеля, а Тамаре таксу. Точка! Ни слова! Такое поручительство нонче. За слово отвечать делом нужно.
— Я передумала! Уже не хочу ручаться. Я ж не знала!..
— Цыц! Я сказал. Закомпассировано. Месяц будете ухаживать за блохастиками. А потом можете отвезти в санстанцию. Их усыпят. Не орите! Не поможет. Нехр… не положено со мной спорить. Можете идти обжаловать. Всё! Цыц! Последний вопрос. Самый главный на сегодня. Нинка-наркоманка родила.
— Это чегой-то ты мою Нину наркоманкой обозвал? Она уже полтора года не колется.
— Ага, взять негде стало.
— Но ведь и не колется? У нас и справка от нарколога есть.
— Ага, помню. «Условно пригодна». И так далее. Короче. Не сбивайте меня. С роддома сообщили: урод. Реально родила урода. Кому интересны подробности — потом посмотрите. Когда выпишут. Власть рекомендует усыпление. Но не настаивает. Есть возможность взять на поруки.
— Кирилыч, а Кирилыч. А что за поруки тут будут?
— А вот такие, как и с собачками. Только похуже. Мне рекомендовано поручителей подставить, как и Юльку с Тамарой. Но у меня рука не поднимается. Вы меня не сдавайте. Дело — дрянь. Конкретно. Тем, кто поручится за Нинкиного урода, придётся оплачивать его обучение в спецшколе, лечение всех болезней, ещё всякие социальные мелочи. Внимание! Целых три года! Раньше пересмотр поручительства невозможен. Юлька через месяц отвезёт свою собачку на усыпление и вздохнет спокойно, а с человеком… Вот так. Не смотрите на меня так. Самому не по себе. Но и власть я понимаю. А как же?! Нинка себя испаскудила, здоровье подорвала наркотой и прочим, родила зверушку. А мы, то есть, страна, должны его всю жизнь кормить, лечить, одевать. А зачем? И так с жиру не бесимся. С властью я не спорю. Но и вас, дураков, жалко. Наверняка кто-то бы решил милосердие проявлять. И я должен был бы крикуна за шкирку — и к ответственности. А если вдруг, олигофрен какой, из урода выйдет? Людей убивать будет? Тогда поручители садятся. Реально садятся. На шахты едут, к примеру. Вот такие пироги, люди добрые.
— Это ты серьёзно? Поручителей — на шахты?!
— Ещё как серьёзно. Так и есть. Был у меня случай в районе. Месяц назад. На Новый Год. По Чумаченко 25. Один алкаш свою бабу бутылкой стукнул по башке. Оно и не было бы ничего: мозги она все пропила. Да только баба эта упала неудачно: об батарею виском стукнулась. И всё. Привет.
— Ну и чё? Делов-то…
— Да, Нэла, делов было-о — дофига. Полдня ругались — объяснял и убеждал. Убийство — вопрос важный, староста дома обязан был меня привлечь. Ну и милиция была.
— Не томи, Кирилыч, в чём подвох-то?!
— Подвох, не подвох… Поручились за эту семью. Помните, как было у нас с Быдлюками? Мы своих алкашей на поруки не взяли, а в том доме — нашлись добрые люди. Дураки! Четыре человека. Алкашу этому, Чернорыпову, дали шесть лет. Но половина вины полагалась поручителям. Их было четверо. Теперь чередуются: по три месяца в год трудятся на шахте. И так будут три года мучиться, пока свою половину не отмотают. Ох, и крик в доме стоял! Когда судили и приговор зачитали. «Бред! Если б мы знали! Несправедливо! Не хочу!» Только криком делу не поможешь. Будут на шахты ездить, как в отпуск. Как миленькие. Это им ещё повезло: четверо их, а могло бы быть трое. Никто нигде ни за кого не поручался? На заводах или ещё где? Думайте, отзовите поручительство, если сомневаетесь.