Ракетный заслон
Шрифт:
— Вот именно. — Обернувшись к подошедшему дежурному, пробасил: — Принесите-ка мне завтрак по солдатской раскладке. В порядке пробы… Ну, как вы тут без меня воевали? Какие проблемы решали?
— Проблем много.
— На первых порах да еще новому человеку — всюду проблемы. Но не торопитесь их решать с ходу, одним махом. Главное — сопоставляйте, анализируйте. Вот у нас майор Утяшин любит рубить сплеча. Иногда ему это удается, а чаще нет. Ему обязательно нужен противовес — человек, который все делает обстоятельно. Такой вот, как вы.
Прохоров поглядел на Кадомцева, будто прицениваясь, пошевелил густыми
— Кое в чем мы с ним расходимся. Может быть, еще выясним отношения. Уточним.
— И ничего. И хорошо, — сказал Прохоров. — Только чтоб без компромиссов, чтоб своя была линия. И без личностей, а ради общего нашего дела. Вы учтите: ответственность на нас очень большая. Государственная. Так что самолюбие, всякие личные обиды — в сторону.
— Да нет, до обид дело и не дошло.
— Это я в порядке профилактики. На будущее.
Дежурный принес большую бокастую чашку с круто заваренным чаем. Прохоров наполнил блюдце, расписанное замысловатыми фиолетовыми вензелями, и стал прихлебывать чай.
— Немецкий фарфор, — пояснил Прохоров. — Дорогой сервиз. Это нам в прошлом году военная делегация подарила. Из ГДР.
Кадомцев вспомнил, что накануне Микитенко разбил две тарелки, наверное, из этого сервиза. Будет неприятность, если узнает командир. А он, конечно, узнает из доклада дежурного по кухне.
— Я вчера тоже вот так чайком баловался, — сказал Кадомцев. — В Поливановском сельсовете. Только заварка у них какая-то особенная — кирпичный чай.
— Чай кирпичный — вода иртышна, — усмехнулся Прохоров. — Они тут все, местные, водохлебы. И мы помаленьку привыкаем. А насчет визита вашего в Поливановку я знаю. Целиком одобряю.
— Удалось и про Микитенко кое-что узнать. Дело проясняется…
Прохоров закончил чаепитие, платком тщательно вытер заблестевшую залысину, в журнале дежурного по кухне расписался о снятии пробы.
— А с выводами не торопитесь. Какие могут быть выводы за один-два дня? Обмозгуйте, изучите, убедитесь, посоветуйтесь с Забелиным, а уж потом ставьте вопрос в открытую. Докладывайте мне. Вместе будем решать. Мой совет какой? Исходить во всем из главного, из боеготовности. Вот за что с нас первый спрос. Это как часовому на границе: приказ по охране государственных воздушных границ. Такое дело. У вас ко мне никаких горящих дел нет?
— Пока, пожалуй, нет.
— И хорошо. А я вам чемодан привез. Тяжеловатый, надо сказать. Мой шофер ефрейтор Емельянов все удивлялся: чего это туда наложил наш замполит?
— Книги, — пояснил Кадомцев. — Там почти одни книги. Ну и кое-что из амуниции.
— Завидую холостякам! Я сам тоже когда-то чемодан книгами набивал. А сейчас как переезжать — контейнера не хватает.
— У меня все нужные, — сухо сказал Кадомцев.
— Понимаю, понимаю. Читал ваше личное дело. Знаю, что с золотой медалью академию окончили и что над диссертацией работаете. Тема мне нравится.
После завтрака они еще поговорили на крылечке столовой о разных текущих незначительных делах.
Прохоров будто невзначай обронил:
— А Микитенко, говорят, руку поранил… Разбирались?
— Так точно, — подтвердил Кадомцев, чувствуя, что совершил оплошность, не доложив об этом сам. Но он ведь заводил разговор о Микитенко, однако командир почему-то не поддержал его. — По-моему, это все одна цепочка.
Прохоров
— Плохо, если так. Пора бы ее и пресечь. Но я вас не тороплю и не вмешиваюсь. Взялись — доводите до конца.
Кадомцев забежал в казарму переодеться перед общим построением. Затягивая ремень перед зеркалом, с удовольствием отметил перемену в своем внешнем виде. Полевая форма подчеркивала собранность, подтянутость. Разглядывая свое отражение, с усмешкой вспоминал вчерашние утренние треволнения. Прошли лишь сутки, и все стало на место.
Кадомцев, конечно, прекрасно знал, что не только форме радуется он. Причина совсем в другом. В том разговоре с подполковником Прохоровым. Они поняли друг друга — командир и замполит. Без хитроумных намеков, без откровенных излияний — в обычном разговоре правильно поняли друг друга и расставили все точки над «и».
9
— Встать! Смирно!
Старший лейтенант Вахрушев стукнул каблуками и, печатая шаг, направился с докладом навстречу Кадомцеву.
Кадомцев поздоровался, и ему ответили дружно, но, правда, жидковато: такая уж группа у Вахрушева была малочисленная. Очевидно, только операторы кабин.
Кадомцеву, как поверяющему, следовало сесть где-нибудь на галерке, за одним из последних столов, спокойно слушать и делать свои пометки. Но Кадомцев не любил сидеть сзади. Он сел за стол рядом с Вахрушевым, кивнул: начинайте. Однако Вахрушев действовал не очень уверенно, и это никак не было похоже на него. Делая перекличку, все косился, поглядывал на капитана, словно желая удостовериться, правильно ли поступает. В конце концов решил пошептаться: ему непонятно, кто будет вести политзанятия — он или капитан Кадомцев? Пришлось тоже шепотом объяснить. Вахрушев обрадованно блеснул золотым зубом.
— А я считал: вы мне вводную устроили… Думаю, ну, будет моим гвардейцам внеурочный экзамен!
— У вас беседа? Вот и проводите беседу. А я послушаю.
Пока они переговаривались, солдаты выжидательно притихли, прикидывали: готовиться ли им к ответам, или, может быть, будет выступать сам капитан?
Вахрушев поднялся и мелкими, подпрыгивающими шагами прошел к доске, успев на ходу ловко повесить географическую карту, на которой были нанесены яркие синие стрелы.
— «Боевая готовность!» Такая сегодня у нас тема. Слышали вы об этом много, знаете, что это конкретная обстановка, постоянное боевое дежурство, рассчитанное по часам и минутам. Это сама наша жизнь. А вот что должен делать лично каждый солдат, чтобы службой и трудом своим поднимать боеготовность дивизиона и всех Вооруженных Сил? Этот вопрос мы сейчас и разберем. Кто желающий?
Желающих выступить быть много: руки подняли почти все солдаты.
— Подкованный народ! — Вахрушев с гордостью повернулся к Кадомцеву. — Кого прикажете вызвать?
Кадомцев оглядел столы. За ближним из них, у окна, робко выставил руку Юлиан Мамкин. На лице нерешительность: и от других отставать не хочется, и боязно: а вдруг и впрямь вызовут?
— Да вот хотя бы товарища Мамкина, — сказал Кадомцев.
— Рядовой Мамкин!
— Я!
— Вам слово.
Мамкин бодро вскочил, вскинул подбородок и… застыл. Вызов для него все-таки явился неожиданностью. Теперь соображал: с чего же начать?