РАКЕТЫ И ЛЮДИ. Фили-Подлипки-Тюратам

Евсеевич Черток Борис

Всеми этими проблемами у нас занимался руководитель антенной лаборатории Михаил Краюшкин. Им была хорошо разработана теория проектирования антенн для ракет и практическая методика моделирования их характеристик. Для моделирования поведения антенны, находящейся в плазме, в те годы у нас еще средств не было.

На последнем пуске, несмотря на увеличение до 10 секунд времени задержки для выдачи команды отделения после выключения двигателя, повторилось соударение корпуса с отделившейся головкой. Возможно, что это соударение повредило ее теплозащиту. Головная часть снова разрушилась в атмосфере. Но все же осколки дошли до Земли, их удалось частично найти. По ним определили, что перелет относительно точки прицеливания составил всего три километра,

а отклонение вправо – один километр. Прием телеметрии прекратился за 30 секунд до падения. Кроме того, в полете зарегистрировали выход из строя системы наддува баков, по-видимому, из-за повреждения магистрали жидкого азота.

В полумраке госпитального вестибюля мы вчетвером долго обсуждали сложившуюся ситуацию и строили прогнозы. «Ликование в ОКБ, – сказал Юрасов, – сменилось некоторой растерянностью. Но СП переключил свою энергию на спутники. Так, конечно, спокойнее, спутнику не обязательно входить в атмосферу. Но нам нужно во что бы то ни стало решить проблему достижения Земли без разрушения головки». «Есть опасность, добавил Бушуев, – что атомщики потеряют веру в надежность „семерки“ и переключатся со своим полезным грузом на работу с Челомеем или Янгелем».

По сведениям наших «пятых колонн», Янгель усиленно работал над ракетой Р-16 на азотном тетраксиде и несимметричном диметилгидразине. Среди военных было много сильных противников нашей чисто кислородной линии. Они активно поддержат Янгеля. По данным «наших», работавших в Днепропетровске, Р-16 могла быть готова уже года через три. Был даже подготовлен проект постановления о начале строительства на нашем полигоне отдельной технической и стартовой позиций для Янгеля. Там указан срок готовности – первый квартал 1960 года. Челомей, конечно, в эти сроки межконтинентальную не сделает, но года через четыре уже сможет. И Янгель, и Челомей уже получили заверения Глушко, что он им двигатели на эти компоненты сделает.

Бушуев считал, что, если Глушко пойдет на союз с Янгелем и Челомеем, это неизбежно скажется на его отношениях с Королевым, а следовательно, и на наших планах. Нам надо торопиться, но с чем и куда – вот главный вопрос. У СП очень много планов и направлений, многие из которых пока не вызывали энтузиазма у военных, большой активной поддержки с их стороны теперь не добьешься!

Воскресенский посетовал, что в этой обстановке неправильно ведет себя Мишин. Он не ищет компромисса с Глушко, а по любому пустяку обостряет отношения.

Бушуев рассказал много интересного и о встречах на разных уровнях. Он участвовал в них вместе с Королевым, а иногда один, по его поручению. Наибольшую активность, по его словам, в обработке верхних эшелонов власти в пользу программы спутника проявляет Келдыш. Он уговорил президента Академии наук Несмеянова, академика Благонравова и еще многих ученых мужей. Все они мечтали благодаря нашей ракете прорваться в космос раньше американцев и тем самым доказать превосходство советской науки. Но мы оказались в сложной ситуации. Уже почти год работали над «объектом Д» вместе с академиками, но чем дальше, тем становилось яснее, что работы еще на год хватит. Одной аппаратуры набралось более чем на 300 кг. Тут Воскресенский не упустил случая поддеть Бушуева: «Уж очень много интересных ученых женщин вьются вокруг Кости. Каждая норовит обворожить его, чтобы протолкнуть на борт свой приборчик».

Юрасов пожаловался, что Константин Давыдович заполучил очень хороших электриков, отдал их Рязанову, а тот сам делает бортовую схему спутника. Они хоть ребята и способные, но неопытные. Потом Королев нас же заставит разбираться. Бушуев не обиделся, но сказал, что и с женщинами, и с электриками мы разберемся. А вот со сроками, по его мнению, ситуация безнадежная.

Бушуев продолжал: «Сразу после пуска СП собрал всю нашу команду и предложил работы по „объекту Д“ временно остановить, а всем за оставшийся месяц сделать „хоть на коленке“ простейший спутник. Мы уже прикинули с баллистиками, можем килограммов 80 вытащить на

орбиту с апогеем в 1000 километров. СП считает, что это будет сенсация. Надо успеть не только этот футбольный мяч сделать, но еще для него обтекатель и специальную систему разделения. Краюшкин там с антеннами мудрит. Мы пока еще не решили, как их надежно открывать. Нас всех СП терроризирует сообщениями, которые ему кто-то подбрасывает или он сам их придумывает, якобы американцы объявили, что запустят свой спутник по программе „Авангард“ в октябре. Келдыш считает, что они способны вывести не более 10-15 килограммов, но шуму наделают много».

На прощание товарищи признались, что здесь, в госпитале, они отвели душу. Завтра с утра погружаются в такую суматошную обстановку, что поразмыслить толком будет некогда.

При втором посещении профессор Кассирский предложил мне покинуть госпиталь, перейти на домашний режим по больничному листу и не менее трех раз в неделю приезжать к нему в клинику на специальные процедуры.

Но так просто военный госпиталь меня не выпустил. Вначале переправили в 6-ю клиническую больницу, которая специализировалась на спасении облученных. Здесь я набрался страха, глядя на больных настоящей лучевой болезнью. Режим в этой больнице был жесткий. Прежде чем сюда попасть, требовалось предъявить справку, что я действительно допущен к совершенно секретным работам. Ни о каких свиданиях с женой, не имевшей справки о допуске к секретным работам, не могло быть и речи. Для встречи с товарищами по работе нужно было потратить день на оформление. Передачи подвергались проверке. Телефона для разговора «с волей» не было. Кормили отлично, но полутюремный режим и изоляция от внешнего мира вынудили меня к симуляции отличного самочувствия.

Несмотря на никудышние анализы крови, «атомные» врачи сочли меня чужаком, случайно попавшим в среду настоящих облученных. Через две недели я был изгнан из этого сверхсекретного медицинского учреждения как попавший туда по ошибке. Кассирский посмеялся и приговорил меня к неприятным процедурам продувки чистым кислородом внутренних «пневмогидравлических магистралей». На правах лечащего врача он прикрепил ко мне свою аспирантку, которая призналась, что я для нее счастливая находка. Эозинофильная болезнь – тема ее диссертации. Больных этой редкой болезнью, как на грех, в Москве днем с огнем не отыщешь, и вдруг такой счастливый случай! Продувка кислородом – идея профессора, но статистики пока еще нет. При каждом моем посещении для продувки она делала экспресс-анализ крови и с довольным видом объявляла, что наблюдается «незначительная тенденция к улучшению».

Домашний режим позволил мне быть в курсе событий. Раз в неделю я приезжал в ОКБ, несмотря на скачущую температуру и непривычную слабость.

ПЕРВЫЕ СПУТНИКИ

На заводе был круглосуточный аврал по изготовлению полированного шарика с четырьмя длинными хвостами – антеннами. Радисты согласовывали с Краюшкиным «входные сопротивления» для передатчика. От этого антенны то удлинялись, то опять укорачивались. Рязанский лично, по просьбе Королева, разрабатывал и затем прослушивал на специальном приемнике кодированные сигналы. Этому писку будет суждено в ближайшие недели потрясти весь мир.

Но тогда ни на заводе, ни в КБ это никому и в голову не приходило. Охапкин со своими конструкторами круглосуточно торчали на заводе, чтобы успеть изготовить специальный обтекатель для зашиты этого красивого шарика.

Когда у нас в ОКБ начинали компоновку боевого заряда для «семерки», я, изучая габаритно-установочные чертежи и электрические схемы, проникся трепетным уважением к этому произведению человеческого гения, который мы скромно называли «полезным грузом». И вдруг вместо многотонного «полезного груза» на «семерку» будет водружен шар чуть больше футбольного мяча, весом всего 80 килограммов. Его внутренняя электрическая схема настолько элементарна, что ее может запросто воспроизвести любой кружок юных техников.