Ракеты и люди
Шрифт:
При создании больших и сложных технических систем возникало множество новых научно-технологических трудностей. Одна из них оказалась ранее не предвиденной. Требовалось отработать новые «системные» взаимоотношения между людьми — создателями всех элементов большой системы.
Этот фактор, чисто человеческий, имел исключительно большое значение после нашего возвращения, да и с самого начала нашей деятельности в 1947 году.
Вернулись спустя почти два года после победы, но в трудное, сложное время. Увлеченные новой областью творческой деятельности, открывающейся бескрайней перспективой, мы строили самые радужные планы на будущее ракетной техники. Оторвавшись от послевоенной московской действительности,
Далеко не каждый имел возможность, возвратившись из благоустроенной Тюрингии, поселиться в сносных даже по тогдашним послевоенным нормам условиях. Я с семьей — нас было четверо — вернулся в «надстройку НИИ-1» — дом № 3 по улице Короленко в Сокольниках. Здесь мы занимали две смежные комнаты. Две другие комнаты занимала семья сотрудника Совета Министров Российской Федерации, состоящая тоже из четырех человек. В квартире не было ни ванны, ни душа, один унитаз и один умывальник на всех — он же водопроводная кухонная раковина на общей маленькой кухне, дровяная плита, дрова для которой на пятый этаж надо носить из сарая во дворе, и, конечно, никакого лифта. После фешенебельной Виллы Франка в Бляйхероде требовалась психологическая адаптация. Многие нам еще завидовали: во-первых, в среднем по 6 квадратных метров на человека, во-вторых, хорошие соседи — женщины сразу подружились, а дети даже до сих пор, спустя почти полвека, остаются друзьями.
Королев только через год получил в заводском доме отдельную квартиру, недалеко от проходной, а почти весь 1947 год ночевал на диване в старой квартире на Конюшковской. После ареста в 1938 году его жене Ксении Винцентини и дочери оставили одну крохотную комнату.
Многие жили, где придется, на «птичьих правах». Это значит, что прописывали их в заводских общежитиях-бараках, чтобы был «порядок» в паспорте, а жили они уже без прописки у родственников, друзей или снимали комнаты в пригородных дачных поселках.
В Подлипках, где разместился наш новый ракетный центр — НИИ-88, только старые кадровые рабочие имели отдельные квартиры. Вновь принимаемых молодых специалистов и рабочих селили в бараках, которых понастроили очень много.
Однако мы совсем не унывали! Даже в еще более тяжелых условиях многомесячной жизни и работы на грани возможного на полигоне «Капустин Яр» воспринимали действительность с юмором и оптимизмом.
Труднее воспринималась общая для страны атмосфера давящей идеологически-репрессивной системы.
Увлеченно работая какое-то время в роли победителей на территории чужой страны, находившейся до этого под еще более жестоким репрессивным контролем, мы были уверены, что послевоенная жизнь в нашей стране станет во многом более демократичной. Такие же надежды были у военной интеллигенции — многих прошедших через горнило войны боевых офицеров.
Может быть, здесь есть некая историческая аналогия настроениям, которые были у офицеров времен Отечественной войны 1812 года.
Во время войны шли на смерть и подвиги под лозунгами «За Родину!», «За слезы наших матерей!», «За Сталина!». В тылу героически трудились под лозунгом «Все для фронта, все для Победы!». Теперь, когда победили ценою неисчислимых жертв, подлинного героизма и не показного, а действительного единства народа перед лицом общей смертельной опасности, снова требовался трудовой героизм.
Надежда на лучшую жизнь, вера в мудрость «величайшего вождя народов» и постоянное идеологическое партийное давление оказались столь сильны, что несмотря на все жертвы, понесенные во время войны, люди были готовы
Но вместо того, чтобы на гребне волны победной эйфории, действительного всенародного ликования подхватить этот энтузиазм, раскрепостить могучую силу освобожденной творческой инициативы, Сталин и его окружение, вопреки логике, вопреки здравому смыслу, усиливают режим подавления. Следует новая серия расправ. Усиливаются идеологические репрессии против интеллигенции, проводятся переселения — массовая ссылка целых народов, начатая еще во время войны. И уж совсем необъяснимым репрессиям были подвергнуты прошедшие все муки ада бывшие пленные солдаты и офицеры и миллионы молодых советских людей только за то, что они были насильно угнаны немцами на работу в Германию.
При одной из первых встреч с Исаевым после возвращения из Германии он спросил:
— Помнишь доходяг, которых в лагере «Дора» американцы не взяли с собой, а оставили нам, только потому, что те наотрез отказались и потребовали их передачи советским властям?
— Такое не забыть, конечно, помню.
— Так вот, всех их, чудом выживших в таких же лагерях, отправили теперь в наши лагеря. Они, правда, отличаются от немецких. В наших нет крематориев и заключенным не доверяют участвовать в производстве ракет или чего-то в этом роде!
В анкетах, заполняемых при поступлении на работу, на учебу в вузы и техникумы, появились такие графы: «Были ли вы или ваши родственники в плену или на территориях, оккупированных гитлеровской армией? Были ли вы или ваши родственники репрессированы? Были ли вы или ваши ближайшие родственники за границей? Если да, то когда и с какой целью?»
Работая в Германии, мы поняли, что после войны важнейшее значение для развития отечественной науки и технического прогресса будет иметь международное научное сотрудничество. Мы мечтали, что вместо намечавшейся конфронтации взаимодействие ученых стран-победительниц будет закономерным продолжением военного союза.
В конце 1946 года, вернувшись с какого-то совещания из Берлина, Королев, загадочно улыбаясь, сказал мне и Василию Харчеву: «Приготовьтесь лететь за океан». Увы! До самой кончины Королева ни он и никто из его ближайших сотрудников «за океаном» так и не побывали.
Осенью 1947 года многие вернувшиеся из Германии специалисты, в их числе были Королев, Победоносцев, Космодемьянский, Рязанский и я, начали читать курсы лекций на Высших инженерных курсах, организованных при Московском высшем техническом училище имени Баумана. Там была собрана вся «элита» совсем еще молодой ракетной промышленности для переподготовки военных и гражданских инженеров. Мы должны были передать опыт и знания, полученные в Германии. Мне поручили читать курс «Системы управления ракетами дальнего действия». Королев для этих курсов подготовил первый систематизированный труд — «Основы проектирования баллистических ракет дальнего действия». Это было первое в нашей стране действительно инженерное руководство для проектантов.
В этих курсах никак нельзя было обойти историю и немецкие достижения. Своих-то боевых ракет, кроме «катюши», у нас еще не было. Первая «почти отечественная» ракета Р-1 должна была полететь только через год — осенью 1948 года.
Несмотря на это, курировавший Высшие инженерные курсы администратор, отводя глаза, попросил «по возможности убрать из лекций упоминания о работах немцев».
Подготавливая цикл лекций, я добросовестно описал систему управления ракеты А-4 и основную историю ее разработки. Одно из издательств по рекомендации Победоносцева приняло эту книгу к открытому изданию, и к середине 1948 года она уже была в наборе.