Ралли «Конская голова» (сборник)
Шрифт:
— Вы не имеете права преследовать меня, лишать свободы передвижения! — крикнул он.
Я мог бы на это ответить, что у меня больше прав, чем у любого другого, что без меня он никогда не вкусил бы этой свободы. Однако я молчал, присев на лыжи, старался успокоить прыгавшее в груди сердце и ждал, что он скажет еще.
— Думаете, я позволю стащить себя на землю? Только в облаках я счастлив, только здесь принадлежу себе. Я не собираюсь спускаться в эту преисподнюю денег и насилия.
Я молчал.
— Внизу меня ждут обвинительное заключение и тюрьма.
Он с вызовом глянул на меня, я лишь ободряюще кивнул.
— Только здесь настоящая жизнь… Нет,
В свое время психологи это предсказывали — облако-мания. Эти люди губили себя, лишь бы вновь парить в облаках, они не хотели работать, воровали, лишь бы оплатить лифт и снаряжение. Я должен был такое предвидеть.
— Разве может быть что-то прекраснее? Быть рядом с солнцем, вдали от людей, в безграничном и чистом мире! Где еще ты действительно живешь…
Он восторженно огляделся. Я использовал этот миг и незаметно поднялся, лыжи мои тихо заскользили в его сторону. Вдруг он прыгнул вперед, единым махом перенесся на отделившееся от горы облачко, опасно затрепетавшее у него под ногами.
— Здесь я мастер! Облака повинуются мне.
Он сделал резкое движение, и облачко под ним съежилось.
— Никто не удержит меня, никто! Я свободен, свободен!
Остатки облачка рассеялись в воздухе, лыжи потеряли опору, он полетел вниз.
Не раздумывая, я прыгнул. Раскинув руки, развернулся и поплыл в ледяном воздушном потоке. Маневрируя среди крошечных облаков, я приближался к нему. Выбросил вперед правую руку, ухватился — теперь ему не уйти.
Тихо защелкнулся крюк у него на поясе. Он не оказывал сопротивления, лишь ухмылялся, будто снова меня перехитрил. Еще в облаках я дернул парашют, он с шумом раскрылся, замедлил наше падение. Спасены!
— А вы знаете, где мы находимся? — крикнул он, торжествуя. — В море, далеко-далеко в море!
Молча я разомкнул крепления; удерживаемые перлоновым шнуром, лыжи проплыли над головой. Разве я не знал этого с самого начала? Одна из моих вылазок должна оказаться последней. Не раскроется вдруг парашют попаду в ядовитое облако, на линию высокого напряжения, столкнусь с самолетом… Но только не в море! Еще минуты, а может, и часы ожесточенно бороться с волнами и, уже погибая, все еще надеяться на какое-нибудь судно — нет, мы ведь должны быть совсем близко от берега, там заметят парашют, вышлют лодку… Так, судя по всему, было и с Филом, только никто не увидел тогда его падения, и ни одна лодка не подобрала его…
Облака под нами рассеялись, и я увидел землю. Сильный западный ветер отнес в сторону суши Всюду, куда хватал глаз, вздымались фабрики, жилые дома, очистные сооружения, между ними каналы и крошечные скверы с яркими пластиковыми деревьями. Автострады в двадцать рядов тянулись до горизонта во все стороны света, в южной стороне полыхала свалка. Ничего удивительного, что каждый, кто мог себе это позволить, бежал в облака.
Пустынный футбольный стадион летел на нас, увеличиваясь в размерах. Я дернул трос, и воздушный поток вынес нас прямо на поле. Я обнял спасенного, мы приземлились. Оттого, что я не очень удачно спружинил ногами, мы повалились друг на друга, покатились по траве. Он поднялся на ноги первым, отцепил крюк. Потом наклонился ко мне и произнес:
— Думаете, что сможете помешать мне и завтра?
Повернулся и, неуклюже ступая, пошел прочь.
Я с трудом поднялся. На левую ногу было
"Это ведь я изобрел твои лыжи!" — хотелось крикнуть вслед, но от боли я не смог бы и рта раскрыть. Однако мысленно я услышал его ответ:
"Ну и что? Думаете, это дает вам право вмешиваться в дела других?"
И разве он не прав? Разве мог я указывать людям, как им использовать лыжи?
Слюна была горькой на вкус, и я сплюнул. Завтра снова в облака. И так каждый день. Нет, вернуть свое изобретение я не в силах, так же как не в силах вернуть жизнь Филу и всем остальным, кого не сумел спасти. Но пока можно сберечь хоть одну жизнь, я не сброшу своего парашюта.
Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин
Бег на один километр
(СССР)
Когда мне перевалило за пятьдесят, я начал полнеть.
Каждый, с кем такое случается, обнаруживает это внезапно и по-своему. У меня было так.
Стояло жаркое московское лето, когда вполне прилично ходить на работу в рубашке с коротким рукавом и в легких брюках, может быть, если вы работаете в официальном учреждении, то при галстуке с чуть-чуть приспущенным узлом. Где я работаю — неважно, но галстука я не носил. Разве что по особым случаям.
Случай представился скоро: в изящном конверте из плотной, ослепительно белой бумаги пришло на мое имя (оно было вписано от руки каллиграфическим почерком) приглашение на прием, который имеет состояться… ну и так далее. Идти ужасно не хотелось, но деваться было некуда. Я завязал с грехом пополам галстук и надел парадный летний пиджак, висевший без дела в шкафу с прошлого августа. Подошел к зеркалу, пригладил волосы и застегнул пиджак на верхнюю пуговицу. Вернее, сделал попытку застегнуть, потому что, как только пуговица влезла в петлю, пиджак перекосился и стал морщить под мышками. Я быстро его расстегнул, расправил плечи и стянул полы пиджака. Они едва сходились. Им мешал живот.
Расстроился я невероятно. Поджарым и стройным меня никто не назвал бы и в юности, скорее кряжистым или мускулистым, но уж никак не полным. Я всегда старался держать себя в форме. Иногда бассейн, регулярно теннис — это вошло в привычку. Правда, последнее время я уже не носился по корту как сумасшедший, но у задней линии играл неплохо, и драйвы мне удавались, так что я по-прежнему обыгрывал своих постоянных партнеров, утираясь полотенцем после очередного сета, я говорил Юрке Пруднику: "Это тебе, Док, не формулы в тетрадке рисовать…"
Прудник — единственный из моих одноклассников, с кем я не потерял связи. Он физик, доктор наук, мировая величина. В теннис он никогда не играл из-за полноты и отсутствия интереса к подвижным играм, предпочитая шахматы или бридж, но на корт изредка наведывался — посмотреть, как я играю, а потом погулять вместе, перекидываясь малозначащими фразами. "Ты мне нужен для разрядки", — говорил мне Прудник. Он мне тоже был очень нужен, хоть раз в неделю. Сам не знаю для чего.
И вот, стоя перед зеркалом и глядя на проклятую пуговицу, я представил себе, как раздаюсь вширь, покупаю напольные весы, сажусь на диету, выспрашиваю у знакомых, уже прошедших это тяжкое испытание, какие разгрузочные дни полезнее — кефирные или яблочные, — и все равно через год или через два догоняю Дока и мы с ним вместе ходим на корт, садимся рядом на скамеечку и вяло крутим головой, следя за мячом.