Ранчо
Шрифт:
– Мистер Уолкер только что поднялся, – сообщил лифтер.
Войдя в квартиру, она мельком увидела мужа, входящего в спальню. Он слышал, как она вошла, но не соизволил оглянуться. Это как пощечина: он даже не желает на нее смотреть! – Привет, Билл! – Она вошла в спальню следом за ним. Только сейчас он обратил на нее внимание, бросив мельком взгляд через плечо. В руках он держал портфель.
– Не видел, как ты вошла.
Неправда! Просто не пожелал обернуться. О, Билл, как никто, умел обижать и отвергать.
– Как прием?
– Очень интересно. Масса приятных людей.
– Я ушел с работы двадцать минут назад, когда ты еще развлекалась. – Реплика была не очень дружелюбной, но он произнес ее с улыбкой. – Через три дня мы уезжаем в Лондон.
Она очень удивилась.
– Это гораздо раньше, чем ты собирался! – упрекнула она его, снова почувствовав себя наказанной и брошенной.
Не существовало никаких серьезных причин, почему бы ей не полететь с ним в Лондон. Но Билл уже давно дал ясно понять, что об этом не может быть и речи, не хотел, чтобы она путалась под ногами, пока он работает. Еще один способ держать ее на расстоянии.
– Увидимся, когда ты привезешь Алису, – пообещал он, словно читая ее мысли.
Увы, два дня за три месяца – слишком мало, чтобы удержать на плаву брак. После путешествия с дочерью по Европе она проведет остаток лета в Нью-Йорке одна. Ее вдруг осенило: а не слетать ли на несколько дней в Калифорнию навестить Таню? Других дел у нее все равно не будет: все ее -благотворительные комитеты прерывали на лето свои заседания. Об этом стоило поразмыслить, хотя она знала, что вряд ли осуществит свое намерение.
Билл удалился в ванную, откуда вышел переодетый в пижаму. Казалось, он вовсе не замечает ее, несмотря на чудесное платье и привлекательный вид. Можно было подумать, что после смерти сына он перестал воспринимать ее как женщину.
Она уединилась в ванной, чтобы медленно избавиться от платья от Валентино, а заодно от иллюзий о своей привлекательности и, главное, независимости. Вернулась в спальню в халате. Билл лежал к ней спиной, занятый чтением каких-то бумаг. Какая-то сила, которой она не смогла противостоять, вдруг заставила ее бросить ему вызов. Ее голос прозвучал спокойно, но очень отчетливо. Ее удивили слова, которые у нее вырвались, но не так напугали, как его.
– Я не стану вечно это терпеть, Билл. – Высказавшись, она немного постояла молча, дожидаясь, пока он обернется и удивленно взглянет на нее.
– Что ты хочешь этим сказать? – Он прибег к сокрушительной интонации, отрепетированной в суде, но на сей раз она не испугалась. Танины речи вселили в нее отвагу.
– То, что сказала. Я не стану больше жить так, как сейчас. Надоело! Ты со мной не говоришь, ведешь себя так, словно я пустое место. Не обращаешь на меня внимания, избегаешь, отталкиваешь, а теперь вообще уезжаешь в Лондон на два, а то и три месяца и воображаешь, что я буду довольствоваться двухдневным
Никогда она еще не говорила ему подобных резкостей, а за истекший год и подавно.
– Считаешь, что я еду за удовольствиями? Кажется, ты забыла, что я буду там работать, – произнес он ледяным тоном.
– Это ты забыл, что мы женаты.
Он отлично понял, о чем речь.
– Год был очень трудным для нас обоих.
Только что исполнился год со дня смерти Тодда, но время не залечило, а только разбередило рану.
– У меня такое чувство, что мы умерли вместе с ним, – печально молвила Мэри Стюарт, глядя на мужа. Она была удовлетворена уже самим фактом разговора. – А с нами – и наш брак.
– Не обязательно. Думаю, нам обоим требуется время, – медленно проговорил он.
Она понимала, что Билл кривит душой не только с ней, но и с самим собой, тешит себя надеждой, что в один прекрасный день все само собой встанет на свои места. Но она-то знала, что этого не произойдет.
– Одним ожиданием ничего не исправишь. Прошел Уже год Билл! – напомнила она ему, гадая, как долго он сможет выдерживать атаку, и подозревая, что скоро начнется контрнаступление.
– Знаю! – отрезал он, после чего наступила тишина. – Я многое знаю. Но что для меня новость так это твои ультиматумы. – Он давал понять, что удручен.
– Я не собиралась предъявлять ультиматумы, а только довела до твоего сведения свои намерения. Даже если бы я собралась терпеть вечно, у меня это вряд ли вышло бы.
– Можешь делать всё, что тебе захочется.
– Не хочу! Не хочу, чтобы ко мне относились как к мебели на протяжении всей оставшейся жизни. Это не супружество, а кошмар. – Раньше она ему этого не говорила.
Вместо ответа он опять отвернулся, нацелил очки и вернулся к бумагам.
– Не могу поверить! Ты способен меня игнорировать даже после таких слов?
Билл ответил ей, не оборачиваясь. Ей трудно было представить себе, что когда-то они вместе смеялись, тепло относились друг к другу, любили... Еще труднее поверить, что она по-прежнему его любит, что он – отец ее детей.
– Мне больше нечего тебе сказать. – Он не отрывался от бумаг. – Я тебя выслушал и оставляю твое выступление без комментариев.
Невероятно! Неужели он настолько напуган, испытывает такую боль, что превратился в ледяную глыбу? Как бы это ни называлось и как бы ни произошло, она наконец-то взглянула правде в лицо: она не могла больше этого выносить.
Когда она легла, он погасил свет. Не повернулся к ней и не сказал больше ни слова. Она долго лежала с открытыми глазами, размышляя о Тане и о людях, с которыми познакомилась на приеме у Фелиции. Многие стремились с ней поговорить, проявляли интерес. Казалось, Таня распахнула перед ней окно, и она впервые за долгий срок осмелилась выглянуть наружу. Впечатление было интригующим, и она пребывала в нерешительности, как быть дальше. После ее отповеди муж тоже не знал, как поступить. Они очутились по разные стороны пропасти. А раньше это была река под названием «брак», по которой они плыли вместе.