Рандеву с Валтасаром
Шрифт:
Женщина покачала головой. Он был прав: она была не настолько пьяна, как хотела выглядеть, чтобы казаться более развязной. Очевидно, это была своеобразная форма защиты. Дронго невесело усмехнулся — аналитик его класса обязан был понять ее состояние. А он помнил только сегодняшний эпизод в сауне.
«Мы мыслим совсем по-разному, — горько подумал он. — Кажется, Байрон говорил, что для мужчины любовь всего лишь эпизод в его жизни, тогда как для женщины — это сама жизнь».
— Я хотел извиниться за свое поведение. — растерянно сказал Дронго, — кажется, я не имел права сегодня ночью
Она улыбнулась сквозь слезы. Он был прав, она не была настолько пьяна. Алкоголь был нужен ей для храбрости.
— Сядьте рядом со мной, — попросила она. — у меня все равно не хватит смелости отправиться снова к вам в номер. А дальше я с вами не поеду. Мы расстанемся в Германии, а в Восточную Европу с вами поедут другие журналисты.
Он сел рядом с ней.
— Налейте мне текилы, — попросил он девушку-бармена.
Та согласно кивнула головой.
— Я вел себя, как свинья, — признался Дронго, — извините меня.
— Нет, — она положила свою руку на его, — вы настоящий мужчина. Признание собственных ошибок делает честь любому из нас. Это вы меня простите, я была слишком настойчива.
— Мы можем подняться ко мне, — предложил Дронго.
— Нет, — улыбнулась она, — я сохраню вас в своем сердце как несбыточную мечту. Или несостоявшуюся мечту. Как сказать более правильно?
Он взял ее руку и бережно поцеловал. Она не отдернула руки, только покачала головой.
— Какие вы, мужчины, слабые существа. Один раз поступил как сильный человек — и сразу растаял. Может, мир действительно меняется и феминистки будут править в новом веке. Как вы полагаете?
— Да, — кивнул он, — и, кажется, я буду их первой жертвой.
ГАННОВЕР. 21 ИЮНЯ
Утром Дронго как обычно не спустился к завтраку. Он ограничивался обычно чашкой чая и не понимал, как можно наедаться по утрам. Может, потому, что его утро обычно начиналось с десяти-одиннадцати часов, когда завтрак в большинстве отелей мира уже заканчивается. А может, потому, что он был ярко выраженной «совой» и пик его активности приходился на ночное время. Именно поэтому на завтрак у него была лишь чашка чая, обед заменяла легкая закуска, а ужин был плотным и обильным.
В этот день все участники «Литературного экспресса» отправились на выставку, представляющую достижения человеческой мысли к началу третьего тысячелетия. А Дронго вышел из отеля лишь в двенадцатом часу и, неспешно перейдя площадь, направился к вокзалу, откуда на выставку уходили специальные составы. Билеты им раздали заранее, и он сел в состав, который доставил его к новому вокзалу, рядом с которым и была расположена выставка. Отсюда ему пришлось прокатиться на эскалаторе метров пятьсот, и, наконец, он оказался перед входом. Он предъявил билет. Дежурный долго и испытующе глядел на него. Потом спросил:
— Вы актер?
— Нет, — улыбнулся Дронго, — по профессии я юрист, но надеюсь, что по жизни тоже не актер.
Дежурный понимал по-английски. Он улыбнулся в ответ:
— На вашем билете указано, что вы актер, — пояснил он, — это специальные билеты для актеров, которые работают в павильонах своих стран.
— Очевидно,
— Значит, вы писатель, — понял дежурный. — Проходите.
— Скорее, журналист, — на всякий случай уточнил Дронго, проходя через электронный турникет.
Выставка располагалась в гигантских павильонах, разбросанных на большой площади. Чтобы найти нужный павильон, приходилось обращаться к услугам информационных бюро, которые выдавали специальные карты.
«Это все уже было, — вдруг подумал Дронго. — Грандиозная выставка достижений науки и техники. Тогда она называлась ВДНХ. Только павильоны там были гораздо красивее, и сам парк был разбит на куда большей площади, не говоря уже о его благоустройстве. Все новое — это хорошо забытое старое. Правда, полагают, что это была лишь ширма, скрывавшая сталинские лагеря и разгул сексотов. Возможно, что и так. Но ширма была сделана на славу, и многие приходили в тот парк просто отдохнуть».
Нужно было отдать должное и устроителям «Экспо-2000». Здесь размещались многочисленные рестораны и кафе, представлявшие многие страны и континенты. И хотя сами гигантские павильоны напоминали больше авиационные ангары, в каждом из подобных циклопических сооружений расположились секции нескольких стран, которые демонстрировали собственные достижения.
Многим нравились африканские павильоны, которые сосредоточились на собственной неповторимости, экзотике, и выиграли от этого. В павильонах продавали диковинные сувениры и поделки. Музыканты и танцоры соревновались друг с другом, поэты читали стихи, а миловидные женщины предлагали свой нехитрый товар. Посетители были в восторге, и в африканских павильонах всегда было много людей.
Дронго искал сирийский павильон, зная, что рядом с ним его ждет Эдгар Вейдеманис. На часах было уже пять минут первого, когда наконец он вышел к павильону, где висели черные траурные флаги. Сирийский народ отмечал траур по своему погибшему вождю. Кадры из парламента обошли весь мир. Парламентарии искренне плакали, сожалея об ушедшем диктаторе. Хафез Асад единолично правил страной в течение нескольких десятков лет, а, уходя, торжественно объявил своим наследником сына. Однако, несмотря на такой полумонархический-полудиктаторский режим, люди искренне сожалели о его смерти.
Есть нечто печальное и поучительное в смерти диктаторов. Почти всегда смерть подобного политика вызывает сильные чувства у его подданных. Очевидно, многолетние диктаторы имеют гораздо большую фору в политике, чем избранные демократическим путем руководители государств. Диктаторам не нужно идти на популистские шаги, рассчитывая набрать лишние голоса, к их услугам вся государственная машина, любое их действие будет одобрено средствами массовой информации и подано народу как настоящая забота о его благе. В отсутствии оппозиции диктаторы становятся не просто «отцами народа», они становятся полубожествами со всеми вытекающими отсюда атрибутами власти и обожания. Поэтому смерть любого полубога вызывает у населения объяснимые панику и замешательство. Ведь следующий полубог может оказаться и полудьяволом.