Раннее христианство и переселение душ
Шрифт:
Св. Кирилл приводит и аргумент Мефодия и Исидора: новое тело скорее способствует умножению грехов, нежели врачует от них. Но при этом он углубляет его специфически христианским размышлением: «Если душа согрешила в предыдущем существовании и если по этой причине она, направляясь в заключение, была связана с плотью и кровью, как может быть, что те, кто веруют во Христа и получили отпущение грехов, не покидают сразу же своих тел, оставляя одежду, которая была дана им в наказание? Но мы видим верующих во Христа не только не желающими отбросить свои тела, но и добавляющими в символ христовой веры чаяние воскресения плоти». Воскресение есть радостный дар в восприятии христианина. Как же можно возврат к жизни в теле воспринимать как наказание?
Блаженный Августин († 430 г.) знаком с учением о переселении душ, но настаивает на том, что оно совершенно противоположно апостольскому: «Известно, что по мнению Платона души людей по смерти возвращаются даже в тела животных. Этого мнения держался и учитель Порфирия Плотин, но Порфирию оно совершенно справедливо не понравилось. Он, со своей стороны, полагал, что души людей входят
В 439-443 гг. Сократ Схоластик пишет «Церковную историю», где упоминает о рождении манихейского движения. Книги Манеса (которые Сократ считает на деле принадлежащими Будде) Сократ характеризует так: «Содержание этих книг, судя по их словам, было христианское, а по догматам — языческое; ибо манихей, как безбожник, убеждал чтить многих богов, учил поклоняться солнцу, вводил судьбу, уничтожал в нас свободу и, следуя мнениям Эмпедокла, Пифагора и египтян, явно преподавал превращение тел одних в другие… что все чуждо православной Церкви» (Церковная история. 1, 22).
С явственным оттенком иронии упоминает идею реинкарнации блаж. Феодорит Кирский († 457 г.) в «Уврачевании эллинских недугов»: «Пифагор и Платон выводят на сцену племя бестелесных душ и говорят, что те, кто впали в какую-либо ошибку, отправляются в тела для наказания. Поэтому Платон в «Кратиле» называет тело могилой, потому, что согласно ему, душа там некоторым образом находится погребенным» (5, 13-15). Предсуществование души решительно отвергается Феодоритом: «Ибо все Пророки и Апостолы согласно учат, что тело было создано из земли, воды и остальных стихий, а душа не была послана в него, не будучи при этом предсуществующей, но была сотворена после его создания» (PG. LXXXIII, 941). Проповедуя, что в мире есть Божественный Промысл, блаж. Феодорит напоминает читателю и о том, что идея Божественного Промышления не отвергалась и языческими мудрецами: «Ибо и эллины, которым не проповедовал ни Пророк, ни Апостол, ни Евангелист, руководясь одной природой, предполагали, что сие действительно так, хотя и подвергались многим заблуждениям, к истинным мнениям примешав баснотворное; ибо и поэты и философы верили и учили, и в письменах оставили память такого учения, что по преселении отсюда будут и наказания людям порочным, и милости мужам праведным» [ 178 ]. Поскольку сразу же после этого блаж. Феодорит переходит к доказательству того, что и тело воскреснет для соучастия как в наградах, так и в наказаниях, очевидно, что к области «басен» он относил те суждения античных авторов, которые говорили о предсуществовании души вне тела, о конечном развоплощении души и о переселениях в иные тела.
178
Блаж. Феодорит Кирский. Десять слов о Промысле. — М., 1996, с.160.
В конце V века Эней Газский пишет «Феофраст или диалог о бессмертии души и о воскресении мертвых» (PG LXXXV). Сам Эней до своего обращения в христианство был неоплатоником. И вот в его диалоге язычник и христианин беседуют на берегу Нила. Феофраст — последователь Платона и знаток языческой философии — отстаивает «тайные учения древних» о переселении. Христианин Аксифей ему возражает, показывая на противоречия в учениях о душе у греческих философов и между собой и даже у самого Платона в разных его диалогах.
Эней развивает аргументы св. Мефодия Олимпийского: Если цель переселения исправление души, то как же она осуществляется, если душа похотливого человека вселяется в осла или кобеля, а душа обжоры в свинью, то есть получает условия еще более удобные для потакания их основной страсти? Аксифей сравнивает Божество, которое так устроило мир, с судьей, который захваченного на месте преступления вора вместо наказания повелевает вести в храм и позволяет ему брать все, что угодно, и таким образом дает возможность преступнику еще более укрепиться в своем хищничестве. Кроме того, из-за того, что человек не помнит своих прежних грехов, ему открывается дорога к отчаянию и хуле на Бога — ведь он, не помня за собой ничего дурного, терпит страдание неизвестно за что. Наконец, он говорит, что для определения вечной участи человека достаточно одной земной жизни — ибо для Бога, который знает наши сердца, и одной жизни достаточно, чтобы заметить, к чему мы себя склонили и какой импульс стал бы нарастать в последующем, если бы дать возможность для новых жизней, продолжающих прежние влечения. И классический аргумент: если перевоплощение — наказание, то почему Бог не напоминает человеку, за что именно он несет наказание? Ведь для того, чтобы наказание действительно имело значение, необходимо душам знать, за что они наказываются. Если же о Пифагоре или индийских мудрецах и говорят, что они знали, чем были раньше, то это пустое хвастовство, которому не следует верить [ 179 ].
179
См. Введенский Д. Эней Газский и его сочинение «Феофраст или о бессмертии души и воскресении» (Православный собеседник. 1902, апрель) и Оксиюк М. Ф. Эсхатология св. Григория Нисского. Историко-догматическое
В начале VI века Проспер, манихей, обратившийся в христианство, произносит формулу отречения от своей прежней веры. 12-м пунктом в его отречении стоит: «Верующий, что человеческие души перемещаются заново в другие тела или в животных — да будет анафема» (PL, XLII, 1153 sq. и PL LXV, 23 sq.).
Итак, еще до V Собора отрицательное отношение к философии душепереселения было нормой христианской веры. Ни у кого из раннехристианских церковных авторов не было симпатий к идее реинкарнации. Н. О. Лосский, русский философ, старавшийся примирить теорию реинкарнации с христианством, не смог в своей книге [ 180 ] привести никаких свидетельств о вере первохристиан в переселение душ. Поэтому и приходится теософам вместо того, чтобы просто цитировать вполне конкретные и проверяемые источники,лишь бросать декларации вроде «вспомним, что многие Отцы Церкви исповедовали учение о перевоплощении» [ 181 ]. А «вспоминать»-то нечего…
180
Лосский Н. О. Учение о перевоплощении. Интуитивизм. — М., 1992.
181
Безант А. Противоречит ли теософия христианству? // Безант А. Христос: теософия и христианство. Минск, 1995, с.18.
У теософов остается аргумент отчаяния: должны были быть другие христианские мыслители, которые учили о переселении душ, вот только их труды не сохранились, потому что были уничтожены «средневековыми фанатиками».
Конечно, целые книги и библиотеки исчезали в веках. И все же вполне уверенно можно сказать, что даже в несохранившихся книгах христианских авторов первых веков нашей эры не было проповеди реинкарнации. Дело в том, что церковь помнит своих еретиков. Так устроено церковное сознание (и поныне, а еще в большей степени так было в византийскую эпоху), что имя праведника может быть забыто, но имя еретика — никогда. Еретическая рукопись может перестать переписываться — но будут вновь и вновь пересказывать и переписывать предупреждения ересиологов о том, что вот, с таким-то автором и с таким-то текстом будьте осторожнее. Могут быть забыты аргументы человека, заподозренного в ереси; могут быть утрачены собственные его выражения. Но останется память о том, что он заблуждался именно в этом и вот в этом вопросе. До сих пор курсы истории богословия состоят в большей степени из перечисления и объяснения ересей, чем из раскрытия собственно православной системы мысли [ 182 ].
182
Впрочем, нужно заметить, что эту особенность церковного мышления совсем не нужно приписывать какой-то исключительной злопамятности православных. Среди людей, которые упоминались в этой главе, было немало таких, чьи учения не полностью принимаются Церковью. Но это не помешало ни сохранению их текстов с этими учениями, ни сохранению в целом благодарной памяти о них и об их трудах. Чтобы быть конкретным: не приняты православной Церковью хилиазм св. Иустина Философа и св. Иринея Лионского; пестрота «ковров» Климента Александрийского («строматы» означает «ковры»); эсхатология св. Григория Нисского; триадология св. Дионисия Александрийского; иконоборчество св. Епифания Кипрского; несторианская интонация ранних книг блаж. Феодорита Киррского; учение о предопределении блаж. Августина; гностический экстремизм Татиана и Тертуллиана; триадологические построения Арнобия и Иоанна Филопона. Вообще первое тысячелетие оказалось менее склонно к цензуре, чем ХХ век. И поэтому видеть в составителях средневековых церковных библиотек сотрудников оруэлловского «министерства правды» все-таки неисторично. Напомню лишь, что если бы не средневековые монахи, переписывавшие рукописи для своих библиотек, ни одно произведение античного языческого автора не дошло бы до нас.
Кроме того, церковное сознание, как известно, традиционно. Традиционное же мировоззрение мыслит прецедентами, прототипами: в современной ситуации оно стремится узнать нечто, уже бывшее в Священной и церковной древности для того, чтобы поместить сиюминутную новость в систему уже выявленных, освященных и сложившихся координат. Поэтому во вновь появляющихся ересях прежде всего стараются найти отголосок ересей древних. «Звезда» любого богослова может закатиться, если будет обнаружено, что его позиция идентична позиции Ария или Маркиона. Любой богословский спор может быть победно закончен, если обличителю еретика удастся доказать, что позиция его оппонента чем-то напоминает одну из прежних ересей, о которых уже известно, что они были опровергнуты древними Отцами.
Ересь метемпсихоза, как мы видели, осуждается дружным хором (consensus patrum) Древней Церкви. Это было учение очевидно языческое и по происхождению и по сути. А потому, обвинив оппонента в том, что он придерживается этой доктрины, было очень легко показать, что его мышление нецерковно, что он не столько христианин, сколько язычник. Так вот — если бы были такие церковные писатели или проповедники, которые возвещали бы идею метемпсихоза — церковные полемисты той эпохи несомненно выступили бы с обличениями этих людей и их доктрин. Но даже упоминаний о таких церковных богословах и иерархах, которые учили бы о переселении душ, не сохранилось ни в книгах, ни в письмах, ни в документах первого тысячелетия. Только оригенова книга «О началах» упоминается в этой связи — и то ее обвиняют чаще в проповеди предсуществования душ, нежели в проповеди переселения душ.