Раннее христианство и переселение душ

Кураев Андрей Вячеславович

Но нельзя не заметить, что во-первых, это не единственный аргумент св. Мефодия. Во-вторых, стоит обратить внимание на то, что, полемизируя с Оригеном о посмертных судьбах человека, св. Мефодий опирается на аргументы, предложенные уже в раннем церковном предании — у Афинагора, Иустина и Иринея. Голос церковного предания на стороне не Оригена, но Мефодия. Оригенистам же, если бы они захотели выдать свой идеал конечного развоплощения человеческих душ за церковное предание, было бы просто не на кого сослаться.

Наконец, у оппонентов Оригена есть весьма основательный аргумент: если воскресение касается формы тела, а формой тела, как мы помним по Аристотелю, принято считать душу — то зачем здесь слово «воскресение»? Воскресает то, что умерло, то что нужно вернуть к жизни, а душа бессмертна… С точки зрения традиционной перипатетической философии эти рассуждения Оригена скорее есть отрицание Воскресения. И если рассуждения Оригена понимать строго в рамках аристотелевской философии, то в них обнаружится скорее восстановление души, нежели тела. Не исключено, что позднейшие обвинения Оригена в отрицании воскресения вызывались именно тем, что оппонирующие александрийцу богословы

воспринимали тексты Оригена в перспективе Аристотеля. Но так ли воспринимал это сам Ориген? Был ли Ориген сторонником Аристотеля? Для Оригена, насколько можно понять, форма тела остается именно аспектом тела и является некоторой связкой между телом и душой как свободно-разумным и бестелесным началом. Насколько можно судить, речь идет о некоей специфической структурированности тела; тот «эйдос», который подлежит воскресению, не есть собственно разумная душа, из своей трансцендентности оживотворяющая тело (и в силу своей отличности от тела не умирающая и не воскресающая). Похоже, что у Оригена есть две «формы»: одна — та, что налагается на материю, оформляя и умеряя ее, а вторая — это уже собственно оттиск этого первого эйдоса в самой материи. Этот оттиск теряется при распаде тела — но он же и должен вернуться к бытию, потому что сам эйдос храним Богом.

Для уточнения оригеновой концепции можно было бы заметить, что эйдос тела можно понимать как аспект тела. У души два назначения, два вектора действия: вниз — оживотворять тело, и вверх — стремиться к Богу, к истине и к добру, к миру ценностей. С исходом из тела душа совершенно не может исполнять свое первое назначение и, по парадоксальному святоотеческому утверждению, до некоторой степени даже и второе: телесность столь существенна для человеческого бытия, что преп. Ефрем Сирин говорит, что душа праведника не может пересечь райскую ограду и вкусить полноту радости — пока не дождется «своего возлюбленного тела» (О Рае, 8) [ 370 ]. Но вот настает миг встречи — и душе, которую Творец хранил и после ее отхода от тела, теперь чудесно дается возможность восстановить, вернуть и одушевить прежнюю материю вместе с материей нового мира и тем самым восстановить человека. Бог хранит души умерших и по создании новой вселенной даст душам возможность из нового земного праха составить новые тела. Прежним душам Бог даст новую материю, материю «новой земли и нового неба». Первое действие грядущего воскресения будет состоять в том, что «форма тела», которая бездействовала, не проявляла своей строительной функции после расставания с телом (и в этом смысле была мертва), оживет в этом своем служении и начнет собирать вокруг себя ту материю, которую Воскреситель призовет к ней.

370

По св. Григорию Нисскому, душа сама составит себе тело по сохраняющемуся при ней eidos» у (идее, образу), а не просто найдет тело как готовую одежду (см. Епифанович С. Л. По поводу книги М. Ф. Оксиюка «Эсхатология св. Григория Нисского». // Епифанович С.Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. — М., 1996, с 193).

Поэтому нисколько не смущает христиан то обстоятельство, что многие частицы нашего мира за время человеческой истории успели и успеют побывать в составе многих человеческих тел. Те вещества, что некогда были погребены вместе с телом моего предка через кругооборот веществ вошли в меня и, после меня будут входить в органический состав других людей. И эта ситуация никак не грозит жуткой коммунальной склокой на Последнем Суде [ 371 ]. Не будет спора о том, какому из владельцев должна достаться частица, побывавшая в составе тела каждого из них. Бог создаст новое небо и новую землю, и в этом новом мире будет достаточно нового субстрата (нового и по своему происхождению, и по своим качествам), из которого «душа» (исполняя свое служение «формы» нашего тела) сможет построить свою новую хижину.

371

Этой картиной пугают теософы: «При общем воскресении, о чем учит наша христианская церковь, никто не сможет разобраться, какая частица энергии и материи принадлежит тому, либо другому телу» (Зильберсдорф Е. А. В поисках правды. — Рига, 1939, с. 337).

Поэтому не беспокоит христиан и перспектива полного уничтожения тела (неодобрение Церковью кремации мотивированно не боязнью того, что сожжение повредит погребаемым; оно вырастает из того наблюдения, что для тех, кто сжигает своих близких, это действие неназидательно: оно всевает в душу скорее отчаяние, нежели надежду). Как еще во втором веке сказал Минуций Феликс — «Мы не боимся, как вы думаете, никакого ущерба при любом способе погребения, но придерживаемся старого и лучшего обычая предавать тело земле» (Октавий. 34, 10).

Итак, за исключением двух указанных выше тезисов, оригеновская трактовка воскресения не является антицерковной. По выводу современного церковного историка А. И. Сидорова: «Рассуждения Оригена показывают, что в своем учении о состоянии тела после Воскресения он не вступает в противоречие с церковным учением» [ 372 ].

Противоречия оригенизма с православием начинаются там, где Ориген пробует рассуждать о том, что следует после воскресения. Воссоединение тел с душами по воскресении будет не вечным, а временным. «Воскресение наших тел будет таким образом, что оно не будет иметь те же члены, потому что по прекращении отправлений членов, члены окажутся излишними, и самые тела, тонкие и духовные, мало по малу исчезнут и рассеются в тонкий воздух и в ничто», — излагает мнение Оригена Иероним (Апология против Руфина. 2, 13). Система Оригена строится на принципе «что в начале — то и в конце». Если первоначально

было только Божество, то в Него все должно и разрешиться. Не только вся материя (включая тело Христа), но и все души и духи должны раствориться в Едином. Воскресшее тело будет отложено, чтобы затем, в следующем шаге восхождения, исчезла и душа [ 373 ]. Да, даже души перестанут быть душами («охладевшими»), вновь превратившись в умы. Не только телесность, но и душевность должны быть преодолены. Всеобщее спасение достигается весьма дорогой ценой: ценой стирания своебразия и разнообразия духов. «Мы будем без тел, когда будем покорены Христу совершенно… И тогда вся природа телесных вещей разрешится в ничто» [ 374 ].

372

Сидоров А. И. Комментарии. // Творения аввы Евагрия. Аскетические и богословские трактаты. Перевод, вступительная статья и комментарии А. И. Сидорова. — М., 1994, с.325.

373

См. G. Florovsky. The Anthropomorphites in the Egyptian Desert. // Coll. works. vol. 4. Aspects of Church history. — Bellemonde, Mass. 1975.

374

Цит. по: блаж. Иероним. Письмо 100. К Авиту // Творения блаж. Иеронима. ч. 3. Киев, 1904, с.256.

Именно с этим были связаны самые серьезные аспекты критики оригенизма св. Мефодием Олимпийским. Его полемика с Оригеном тем более интересна, что св. Мефодий сам пользовался тем же богословским методом, что и Ориген — он был аллегористом в экзегетике и мистиком в богословии. Но попытка растворить в аллегориях пасхальную весть, весть о грядущем воскресении всего человека, встречает у св. Мефодия решительный отпор: «Я не могу потерпеть некоторых празднословящих и бесстыдно насилующих Писание, которые, чтобы провести мнение, будто нет воскресения плоти, предполагают и кости духовные, и плоть духовную, и с иносказаниями бросаются и туда и сюда, и вверх и вниз… Ориген изуродовал связь Писания как скиф, который беспощадно режет члены какого-нибудь врага для его истребления» [ 375 ].

375

Св. Мефодий Олимпийский. О воскресении, против Оригена. сс. 190 и 212.

Жонглируя несколькими местами из Писания, Ориген утверждал, что тело дается как наказание за грех. Душа облечена в тело вследствие своего греха. На воскресение тела надеяться не стоит, потому что тело вновь склонит душу ко греху и отдалит от Бога. Этот теософский миф весьма точно поражается св. Мефодием: То ты говоришь, что душу склоняет ко греху тело, что душа без тела не будет грешить, и отсюда выводишь, что воскресение тел не нужно потому, что вновь воплотившиеся души неизбежно вновь согрешат. В других же местах, при толковании событий в Эдеме, ты заявляешь, что души первоначально согрешили вне тела и за это облеклись в тела, в «кожаные одежды», которые даны в наказание. Так грешит ли душа сама по себе или будучи понуждаема к этому телом [ 376 ]? Как бестелесные души смогли пасть и облечься в тела при создании мира? Значит, душа без тела все-таки способна грешить? Но если источник греха все-таки в свободном выборе нашей души, то зачем же бояться воссоединения души с телом, которое отнюдь не есть причина греха? По мысли св. Мефодия, «Одежды даны людям по причине преступления, а не преступление произошло по причине одежд… Причиной греха не тело, а душа сама по себе. Поэтому безрассудно говорить, будто тело не может воскреснуть от того, чтобы не сделаться причиной для греха» [ 377 ].

376

См. Св. Мефодий Олимпийский. О воскресении, против Оригена. с. 178-179.

377

Св. Мефодий Олимпийский. О воскресении, против Оригена. сс. 179-180.

Оригенова боязнь того, что воскресшее тело сможет вновь сбросить душу в мир греха, как слишком буквалистское, слишком профанно толкующее жизнь будущего века, было отвергнуто церковным разумом. Против этих оригеновских гипотез и былы направлены анафемы 553 года: «Кто говорит, что жизнь духов аналогична жизни, существовавшей в начале, когда духи еще не были падшими и что начало и конец подобны и что конец будет истинной мерой начала — тому анафема» (Анафематизм 15). «Кто говорит, что будущий суд возвещает об уничтожении тела и что концом будет нематериальная природа, после чего не будет больше материи, а будут лишь чистые духи — тому анафема» (Анафематизм 12).

И еще одну тему для многовековых церковных дискуссий оставил нам в наследство Ориген. Это вопрос о «всеобщем спасении» (апокатастасис). Может ли Бог в конце концов спасти всех, даже самых отъявленных мерзавцев и сознательных богоборцев? Итог церковных дискуссий на эту тему лучше всего, кажется, смог подвести Оливье Клеман. В одной из книг этого современного французского православного богослова глава «Об аде» начинается так: «Православная церковь не ставит пределов ни свободе Бога, ни свободе человека. Это означает, что она не ставит пределов ни милосердию Божию, ни человеческой возможности навечно отказаться от этого милосердия» [ 378 ].

378

Clement O. Transfigurer le temps. Notes sur le temps a la lumiere de la tradition orthodoxe. Paris, 1959, p. 215.