Ранние формы религии
Шрифт:
У меланезийцев, например, довольно широко распространен мифологический образ Тагаро. Этот Тагаро по происхождению — тотем одной из двух фратрий (ястреб на Новой Ирландии); на Новых Гебридах, он, сохраняя свою связь с одной или обеими фратриями, становится героем многочисленных мифов и сказок, культурным героем. На Банксовых островах ту же роль играет Кат. Но эти мифологические образы не поднялись у меланезийцев до высоты небесного божества; подобное представление меланезийцам совершенно чуждо.
Только у фиджийцев, достигших, хотя и при сохранении племенной организации, наиболее высокого в Меланезии уровня общественного развития, известен религиозно-мифологический образ Нденгеи — великой змеи, творца мира и людей. Вначале это был, видимо, тотем-змея племени Ракираки, но впоследствии стал главным предметом культа для всего архипелага, кроме островов Лау. Помимо тотемических черт, образ Нденгеи
У полинезийцев, на еще более высоком уровне общественного развития, идея племенного божества не сложилась: видимо, потому, что социальными единицами у полинезийцев были не племена, а сельские общины и территориальные округа. Исключение составляют Новая Зеландия, Маркизские острова и остров Пасхи. И по крайней мере у маори Новой Зеландии как раз племенные боги, видимо, были, хотя сведения о них у нас отрывочны.
Тем более трудна в настоящее время задача выяснить генезис их образов. В целом же в Полинезии вместо племенных богов образовалась сложная система политеизма, в которой сказалась тенденция к олицетворению сил природы. Тот же Тагаро, древний тотем, сохраняется у полинезийцев в виде одного из великих божеств — Тангароа, Тангалоа и пр. — связанного то с морем, то с небом; кое-где этого Тангароа наделяют чертами творца.
В Северной Америке очень трудно установить, какие из мифологических представлений развились на местной почве и какие отражают влияние христианских идей. Трудно поручиться, в частности, за самобытность образа «великого духа», очень часто фигурирующего в ранних этнографических описаниях индейцев и оттуда перешедшего на страницы беллетристических произведений (Лонгфелло и др.). У группы племен сиу миссионер Дорсей нашел, что подобное истолкование их верований неправильно: слово «вакан» с его производными означает очень смутное и по большей части безличное представление о таинственном и сверхъестественном: у сиу есть несколько «великих ваканда», представляющих собой олицетворения небесных явлений, но нет идеи главного (племенного) бога.
У алгонкинских племен аналогичное представление о «маниту» имеет, как мы знаем, тоже широкое и неопределенное значение; но в мифологии алгонкинов выдвигается на первое место образ Минабожо — культурного героя и демиурга с явно тотемическими чертами («Великий кролик»), в то же время учредителя тайного союза Мидевивин: зародыш племенного бога.
Наиболее сложна ирокезская религиозная мифология. Из среды многочисленных и пестрых, преимущественно стихийных олицетворений выделяются образы великих божеств и прежде всего два брата-близнеца, антагонисты, носители доброго и злого начал. Первый из них — очень сложный образ — Тхаронхиавакон (или Хавенейу) создал человека, полезных животных, плоды и пр. Его имя — «Держатель небес» — указывает на связь его с олицетворением неба; в то же время он мифологически связан с оленем; вообще корни данного образа явно уходят в древний охотничий быт; однако образ Тхаронхиавакона сплелся с образом светлого духа Иоскаха — «хозяина жизни», видимо, земледельческого божества плодородия. Представитель злого начала, Та-вискарон («одетый льдом», «льдистый») или Ханегоатеге («злоумышленный»), является олицетворением всего дурного, вредного в природе. Одно из имен этого злого бога — «Волк» — возможно, тоже несет в себе тотемические реминисценции. Можно думать, что в основе названных парных образов лежали представления о двух тотемах фратрий (они у некоторых ирокезских племен были связаны как раз с оленем и волком), и на них, как это нам уже знакомо, наслоились мифологические мотивы демиурга-мироустроителя и культурного героя, а позже — олицетворения земледельческих сил плодородия.
Всего слабее заметно в мифологии североамериканских племен влияние посвятительной обрядности. Образ патрона инициаций здесь почти не сохранился (мы выше видели, что уже у калифорнийских племен он сильно модифицирован) — исключение составляет, быть может, алгонкинский Минабожо. Зато видное место в этой мифологии занимает зооморфный образ культурного героя, вероятно связанного с фратриальным тотемизмом. В восточных областях материка это «Великий заяц» (или кролик), в областях плато и Запада — «Койот», на северо-западном побережье — «Великий ворон». Однако в культе эти мифологические образы почти никакой роли не играют. Господствующие формы религии почти всех североамериканских племен — нагуализм, шаманизм, тайные союзы.
Образы небесных богов
в религии народов Сибири
Верования народов Сибири представляют малоблагодарный материал для исследования интересующего нас здесь вопроса: это потому, что на религиозных представлениях
Однако те отдельные религиозно-мифологические элементы, из которых, вообще говоря, слагается образ племенного бога, находят себе аналогии и в верованиях народов Сибири. Так, ненецкий Нум — это явное олицетворение видимого неба; эвенкийский Буга (Бугады) — смутное олицетворение не то тайги, не то всей окружающей природы. В образе алтайского Ульгеня (как и кет-ского Еся) среди других черт отчетливо видны черты творца (хотя в отношении Ульгеня можно предположить и посторонние влияния).
Но вот где выступает в совершенно чистом виде мифологический образ творца — это в старокамчадальском Кухту. По известному описанию С. П. Крашенинникова, этот Кухту рисуется в мифах камчадалов как создатель земли и всего на ней находящегося. Но он не только не стал для ительменов богом, предметом культа, а стал скорее предметом всеобщих насмешек по той причине, что он, Кухту, устроил-де весьма неудачно поверхность земли и климат Камчатки. «Впрочем, никого глупее не представляют, — писал Крашенинников, — как своего Кухту, чего ради и не воздают ему никакого почтения, ничего у него не просят и ничем так, как его именем, не забавляются, рассказывая про него такие непристойности, о которых и писать гнусно» [446] .
446
Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. М.—Л., 1949. С. 407–408.
Образ Кухту в верованиях ительменов — яркий пример того, что в развитии представлений о боге и в его культе мотив миросоздания играл самую незаметную роль.
Образы небесных богов в
религии народов Африки
Что касается Африки, то здесь мы почти повсеместно находим представления о небесном божестве. Но у большинства народов Африки это еще далеко не племенной бог, объект культа.
Среди многочисленных имен этого небесного божества наиболее часто встречаются: Ньямбе, Нзамби, Зам-би, Оньяме, Ньямкупон и др. — у западных банту; Мулунгу, Киумбе, Энгаи, Леза, Катонда, Руханга и др. — у народов Восточной Африки. Из этих мифологических образов одни более просты, другие сложнее — но даже в самых сложных удается выделить их составные элементы.
В литературе можно встретить самые различные мнения о значении и происхождении образов небесных богов Африки; их нередко старались всеми правдами и неправдами свести к одному какому-то элементу: к обожествленному предку, к олицетворению неба, к верховному богу-творцу библейского типа. Пожалуй, наиболее солидное исследование этих образов принадлежит крупному африканисту Герману Бауманну, который тщательно сопоставил все имеющиеся — порой разноречивые — сведения об отдельных образах богов Африки и попытался выделить их составные части. И, хотя классификация последних у Бауманна несколько сбивчива и притом неполна (он выделяет в африканских образах богов элементы манистические, анимистические, преанимистические, хтонические, лунарные, солярные, ураниче-ские и атмосферные) [447] и, с другой стороны, этот автор проявляет чрезмерную склонность к диффузионист-скому толкованию обнаруживаемых различий в верованиях разных народов, — однако на его исследования можно в значительной мере опираться.
447
Baumann Н. Sch"opfung und Urzeit des Menschen im Mythus der afrikanischen V"olker. S. 4–5.