Ранние рассветы
Шрифт:
— Тебя что, уже из больнички выпустили? — громко поинтересовалась Ляля. Кто-то не выдержал и ткнул её локтем в бок. — Да я же от радости, — тут же возмутилась она.
Маша обняла и Лялю, утыкаясь в пушистые волосы, ностальгически пахнущие институтской пылью.
— Хороший ты человек, — со слезами в голосе произнесла Ляля.
— Вообще-то меня не особенно хотели выписывать, но признали, что динамика положительная. Ну, если честно, я почти сбежала. — Маша улыбалась, смущённая таким вниманием.
Ветер
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Мартимер, громко шкрябнув метлой как раз за спиной у Маши.
— В целом хорошо…
Он удовлетворённо кивнул.
— Но если станет хуже, нужно принимать масло чёрного тмина. По ложке в день, с самого утра. Очень помогает. Я тебе принесу.
Глава 12. Преподавательский совет
Выводы писали в последний вечер, и Маша задремала над клавиатурой, отвыкшая от такого бешеного ритма. Отчёта по практике все традиционно боялись даже больше, чем экзамена по демонологии. Хотя Сабрина и махала руками в ответ на каждую попытку Рауля раздуть панику, но сама весь вечер судорожно рылась в конспектах.
— Чего все так расшумелись! Главное тут — побыстрее отчитаться, никому не хочется летом выслушивать наш бред. Посмотрят, скажут, мол, идиоты вы все, гнать вас всех взашей, да ладно, живите, и разойдутся. Тоже мне, нашли проблему, — громко выговаривала она, листая учебник.
Маша занималась приятным делом — дремала на тёплой клавиатуре ноутбука. Под голос Сабрины, как под шорох дождя, хорошо и привычно спалось.
— Ты записала? — Сабрина подтолкнула ножку стула, и Маша проснулась. — Мне категорически не нравится наш отчёт.
— Наверное, пойду прогуляюсь, — простонала Маша, поднимаясь. — А то я ничего уже не соображаю.
В двенадцать ночи по коридорам общежития летал сквозняк. Она дошла до кухни, никого не встретив, плеснула в кружку чуть тёплой воды из чайника и встала у окна.
— Не спится? — раздалось за спиной.
Маша вздрогнула, расплескав воду на любимую футболку с надписью «армия», обернулась. В дверном проёме стояла Альбина в позе бедной родственницы, которую не пускают даже на порог.
— Да я бы с удовольствием легла спать, — пробормотала Маша и снова отвернулась. Альбина, конечно, не виновата, что вызывала у неё чувство вины, смешанное с опаской.
— А мне вот не спится, — вздохнула Альбина, становясь рядом.
От неё пахло приторно, словно чьим-то чужим праздником с вином и фейерверком. Маша посторонилась.
— Что-то произошло, пока меня не было? — осторожно спросила она, выстукивая по подоконнику непонятный ритм. Воды больше не хотелось. — Говорят,
— Ага, — выдохнула Альбина, мечтательно глядя на огни города. На перекрёстке светофор безостановочно мигал жёлтым.
— Что именно случилось?
Вместо ответа взвыл за окном двигатель ночного лихача. Маша поняла, что продрогла, и сложила руки на груди. Странно — из окна не дуло.
Альбина пожевала бескровными губами.
— Просто я решила уйти из института. Мне здесь не нравится. В смысле, я везде чужая.
Сладковатый запах стал сильнее. Маша покосилась на форточку — нет, закрыто. В мокрых от пота пальцах заскользил бок кружки. Маша решительно отставила кружку на стол и шагнула прочь.
— Не буду тебя отговаривать. Я вообще считаю, что нельзя навязывать людям своё мнение. Если ты решила уходить — то уходи. Ну а теперь извини, мне нужно ещё дописать отчёт.
Альбина кивнула, не оборачиваясь, как будто её приворожили подмигивающие огни многоэтажек. Где-то за кленовой рощей серебрилась ночная подсветка института.
Маша замерла на пороге с ощущением, будто забыла на подоконнике что-то очень важное, например, кусок отчёта. В задумчивости покусала ноготь на большом пальце.
— Альбина, а Ляля с Мартимером говорят, ты с ними не ходила на объект. Правда?
Халат закачался у неё на плечах, как, бывают, качаются флаги на мачтах военных крейсеров.
— А зачем мне с ними ходить? Я же решила уйти.
— Ну конечно-конечно, — глухо усмехнулась Горгулья.
На кафедре — в несообразно-длинной комнате, разделённой шкафами на три отдела — всегда говорили вполголоса. Потому что в третьем, самом крайнем отсеке, работал завкафедрой. Но сегодня Татьяна Альбертовна не стеснялась.
— Да, вот из-за таких мы и теряем бойцов. Именно из-за тех, кто только и жаждет, что драгоценного себя спасти.
В узком пространстве между шкафами зазвучали её шаги — как будто под звуки военного марша. Зашептали рядом осторожные шажочки Максима — тишайшего преподавателя ориентирования, которого по отчеству даже первокурсники не называли.
— Вы преувеличиваете. Ну всё же закончилось благополучно. Зачем снова ворошить прошлое?
— Я не ворошу прошлое, я собираюсь разобраться в ситуации, чтобы больше в подобные не попадать!
Снова шаги, снова шуршание бумаги. Из-за своего стола подал голос Леонор Итанович, полностью скрытый развесистым папоротником в горшке. Он обожал цветы, и методично превращал кафедру в отдел ботанического сада. И превратил бы окончательно, если бы не Горгулья.
— Вот в восьмидесятых я бывал в Полянске. Тогда ещё это была такая глушь, что даже автобусы не ходили. И вот как раз там произошёл интереснейший случай…