Ранний буддизм: религия и философия
Шрифт:
Но эта «слабость» буддизма составляет и его «силу». Он учит человека брать ответственность за свои собственные мысли и поступки, воспитывая в нем сознание того, что только сами эти мысли и поступки, а не их оценка Богом и Его суд определяют его будущее (в теистических религиях всегда есть лазейка: грех, конечно, это плохо, но ведь можно покаяться и Бог все простит). В человеке же буддизм делает ставку не на веру и преданность, а скорее на сознание и волю как локомотив духовного прогресса и достижения спасения. А что же касается утешения, то на его место становится знание, как в знаменитой буддийской притче о горчичном зерне.
У женщины умер единственный сын. Убитая горем, бродила она по деревне, когда кто-то подсказал, что в окрестностях обосновался
А вот та же самая ситуация в христианской легенде (я нашла ее в книге Антония Сурожского «Жизнь. Болезнь. Смерть», Клин 2001). Женщина пришла со своим горем к святому, а он сделал так, чтобы она увидела сон, в котором ее выросший сын грабил и насильничал. Проснувшись, женщина поблагодарила Бога за то, что ее сын вовремя умер.
Разумеется, с точки зрения утешения, христианский подход оказывается куда более быстродейственным. Женщина верила и оттого заслужила утешение. Мы не знаем, стал бы ее сын действительно бандитом, или святой навеял такой сон ради облегчения ее страданий. Будда же даже не пытался утешить женщину, он создал ситуацию, в которой его просительница испытала некоторый опыт и поднялась на новый уровень понимания реальности. Надобность в утешении отпала сама собой. Не то чтобы она поверила в Будду, ведь Будда не ничего такого не требовал и не совершил никаких чудес (не показал никаких снов). Она сама пришла к пониманию того, о чем он учил — к пониманию всеобщности страдания.
Сравнивая эти две близкие по сюжету и вместе с тем такие непохожие истории, мы ясно видим разницу. В первом случае важна вера. Христианский Бог сострадателен — он послал испытание, он же — через своего посредника — посылает и утешение. Во втором случае — внутренняя работа личности.
Для многих верующих буддизм был привлекателен тем, что не требовал от них немедленной и бесповоротной ломки их образа жизни и привычек, в том числе и отказа от служения местным богам (очень часто именно эту толерантность буддизма считают одним из проявлений его «слабости»). Буддист может одновременно исповедывать и даосизм, и синтоизм, и любую другую религию (трудно себе представить, чтобы христианин или мусульманин, не нарушая принципов своей веры, могли исповедывать еще какую-то религию — «сильная» религия не терпит конкуренции). В силу этой и ряда других причин (например, в некоторых странах Юго-Восточной Азии дети и подростки практически в обязательном порядке живут в монастырях, но это не значит, что в дальнейшем они становятся практикующими буддистами) установить точное количество буддистов в мире крайне сложно. С большей или меньшей точностью можно говорить лишь о численности буддийских монахов — их около 1 миллиона. Число же светских приверженцев буддизма просто не поддается оценке.
Литература к лекции
1. Пятигорский А.М. О психологическом содержании учения раннего буддизма // Уч. зап. Тартус. гос. ун-та, вып. 201. Тр. по востоковедению I. Тарту, 1968.
2. Померанц Г.С. Европоцентрическая модель религии и парадоксальные религии Индии (буддизм, индуизм) // Там же.
Вопросы для самопроверки
1. Каково основное отличие буддизма от авраамистских религий?
2. Что делает буддизм религией?
3. Что такое «ранний буддизм»?
4. В чем «слабость» и «сила» буддизма как религии?
Тема 2.
Своеобразие буддийской литературы
Тексты многочисленных буддийских школ и каноны разных направлений — это не просто большое собрание книг, а колоссальная библиотека на разных языках: пали, санскрите, китайском, тибетском, монгольском, японском, корейском, уйгурском, вьетнамском, тайском, индонезийском, бирманском, сингальском и многих других. И это при том, что значительная часть буддийского наследия не дошла до нашего времени. Но не только чрезвычайная обширность делает буддийскую литературу уникальной. Еще целый ряд ее характеристик не находит прямых аналогов в литературном наследии других мировых религий.
Первое. В отличие от христианства и ислама, в буддизме нет единого и признанного всеми буддистами канона. Каждая школа располагала собственным набором авторитетных текстов, который мог частично совпадать или не иметь ничего общего с авторитетными текстами («канонами» их можно назвать только условно) других школ, что, однако, не мешало приверженцам той или иной школы считать «общебуддийским» именно свои тексты.
Второе. Границы «канонов» разных школ считались абсолютно закрытыми. Даже известная своим консерватизмом тхеравада до настоящего времени так и не пришла к окончательному списку текстов, которые должны входить в канонический раздел «Кхуддака». Махая-НИсты же включали в свой «канон» любые тексты, «согласные с Сутрой, Винаей и Дхармой».
Третье. Само отсутствие единого для всех школ канона и признанных критериев «каноничности» затрудняет, если не делает вообще невозможным, разграничение между «ортодоксией» и «гетеродоксией» в буддизме. Каждая школа, считая свой собственный канон «ортодоксальным», а каноны других школ менее «ортодоксальными» или даже «еретическими», могла, тем не менее, признавать авторитетность некоторых канонических сочинений других школ. Все раннебуддийские школы располагали обязательным набором «обшехинаянских» текстов. Махаянисты же, несмотря на резко критическое отношение к хинаяне, считали обязательным изучение некоторых хинаянских сочинений, например, «Абхидхармакоши» Васубандху.
Четвертое. Во всей буддийской литературе нет такого текста, знание которого имело для верующих буддистов такое же громадное значение, как знание Библии для христиан, Корана — для мусульман или Торы — для иудеев. Приверженность буддийской вере не ассоциировалась с культом определенного текста и текста вообще. Даже неграмотный христианин знает о существовании Библии. Неграмотный же буддист может не иметь никакого представления о существовании буддийской литературы и довольствоваться наставлениями местного монаха. Не случайно, что в странах, принявших буддизм, не было параллелей такому значимому культурно-моральному акту, как клятва на Библии.
Соотношение Дхармы и «слова Будды»
Это своеобразие буддийской литературы во многом объясняется принципами понимания и толкования «слова Будды» (буддха-вачана). «Слово Будды» не было для буддистов священным в том же смысле, в каком христиане и мусульмане считали «священным» все, что вышло из уст основателей их религий. Буддизм, как мы уже знаем, не признавал существования бога-творца, поэтому слово Будды не считалось ни «боговдохновенным», ни «откровенным». Это было, бесспорно, человеческое слово, адресованное «братьям по разуму». Будда, как мы помним, говорил так, чтобы смысл его «послания» был доступен аудитории, то есть содержание его проповеди непосредственно зависело от конкретной ситуации общения — от повода для беседы, от заданной темы и от уровня духовного, умственного, эмоционального развития, характера, темперамента и убеждений его слушателей. Будда не просто говорил разным людям о разных вещах, он высказывался о вполне определенном и достаточно ограниченном круге вопросов, но прибегал к разным выразительным средствам.