Ранняя история нацизма. Борьба за власть
Шрифт:
4. Изданные (штурмовыми отрядами, отрядами самообороны и т.п.) чрезвычайные декреты имеют силу закона с момента их вывешивания на стенах. Нарушения этих чрезвычайных декретов будут в особенно тяжелых случаях наказываться смертью, хотя в обычных условиях за те же проступки полагались бы более легкие наказания.
№ 17
Партия могла выступить дважды: 14 сентября 1930 г. и в день Гарцбургской конференции. Германия была готова к штурму. Но Гитлер не перешел к действию: хотя он не слишком много знает, но одно усвоил прочно — он может поднять лишь пару своих мобильных частей, большинство же их не терпит движения. И его соображения имеют основания. Ведь то,
Что касается ее теоретиков Федера и Розенберга, то какое-либо общение с ними невозможно, но в то же время с таким практиком, как Геббельс, все еще можно дискутировать с помощью носков ботинок. В этой партии все подражание, все плагиат. Даже газеты по своему формату и графическому оформлению копируют известные издания и могут быть по ошибке приняты за последние. Все вокруг национал-социалистической партии собрано в бору по сосенке, все краденое: материал для пустых голов, но крепких пальцев. Но господа вожди заимствовали нечто им несвойственное. Они прибрали к рукам с самого левого фланга также социальную революцию и бросили ее своим людям. Теперь они жонглируют этим, как обезьяна бритвой, и этим же они в конце сами перережут себе горло.
№ 18
Если бы правительство действительно хотело продемонстрировать национал-социалистам свой авторитет, оно должно было бы арестовать Гитлера как государственного изменника в тот день, когда он принимал, изображая из себя главу параллельного правительства, парад в «Кайзерхофе»... В этом случае не мог бы остаться на свободе и Грегор Штрассер, который только что в Штутгарте вновь гремел: «И если нам придется во имя Германии стоять в крови до лодыжек, то мы этого и желаем». Тогда не мог бы более находиться на своем посту имперский генеральный прокурор, который, согласно сообщению «Берлинер тагеблат», принял меры для выведения из-под удара создателей боксгеймских планов массового убийства. И от этого господина Вернера, обладателя самой длинной руки в государстве, можно ожидать, что он примет меры против фашистов? Бедный «Рейхсбаннер», он прежде всего возьмется за тебя и отнесется к тебе не так снисходительно, как Бест и его кровавые собаки.
№ 19
Кружок друзей, первоначально именовавшийся «кружком Кеплера», а позднее «кружок друзей рейхсфюрера СС Гиммлера», представлял собой круг ведущих персон германской экономики, который я собрал по распоряжению фюрера.
Во время одного разговора в декабре 1930 г. фюрер сформулировал это пожелание. Он сказал: «Постарайтесь заполучить пару хозяйственных руководителей. Они должны быть членами партии,— которые находились бы в нашем распоряжении, когда мы придем к власти». Фюрер хотел располагать экспертами, которые зарекомендовали себя на практике.
Насколько я помню, фюрер не назвал каких-либо имен, кроме Шахта, а возможно и Феглера, и предоставил мне подбор кандидатур. Сам беседовал с членами кружка преимущественно во время своих поездок.
Целью кружка друзей было обсуждение планов национал-социалистического руководства относительно германской экономики.
В мае 1932 г., после того как я неоднократно встречался с господами, входившими в «Кружок друзей», я спросил фюрера, не может ли он как-нибудь встретиться с ними. И 18 мая 1932 г. такая встреча состоялась в малом зале гостиницы «Кайзерхоф». Насколько я
Фюрер произнес короткую речь, в которой изложил в качестве пунктов своей программы ликвидацию профсоюзов и всех партий за исключением НСДАП. Никто не выразил несогласия.
Эти пункты программы фюрера нашли полную поддержку членов «Кружка друзей», но они выразили озабоченность тем, удастся ли ему это.
В 1932 г. членами кружка были банкиры: К. фон Шредер, Э. Майер (Дрезденский банк), О. Шбейнбринк (концерн Флика), Э. Хеккер (Объединение германских железо- и сталепромышленников) — наиболее видные представители крупного капитала страны.
№ 20
После того как Вы снискали славу во втором сражении (имеется в виду второй тур президентских выборов, в ходе которого НСДАП добилась внушительного успеха — Ред.), я позволяю себе вернуться к нашей последней беседе. Если мне и до сих пор не удалось склонить всемогущих господ с Запада к открытому выступлению в Вашу пользу, то я все же могу констатировать очень много симпатий с их стороны. Я постоянно встречаюсь с двумя сомнениями (с их стороны). Первое — это опасение испортить отношения с правительством, расположение которого, в тех или иных обстоятельствах, необходимо. Второе — неясность в отношении экономической программы национал-социализма. Что касается последнего, то я могу зафиксировать успех в том, что некоторые из господ заявили о готовности финансировать вместе со мной инстанцию, задачей которой будет изучать хозяйственно-политические концепции национал-социализма и проводить их в соответствие с тем, что необходимо для процветания частного предпринимательства. Я твердо убежден в том, что при совместной работе может быть достигнуто согласие между основными воззрениями национал-социализма и возможностями частного хозяйства, ибо альтернатива не социализм и капитализм, а индивидуализм и коллективизм.
По договоренности с моими западными друзьями я изъявил готовность взять на себя наблюдение за работами планируемой группы.
№ 21
Видели ли Вы, как сбегается множество людей, когда двое дерутся на улице? Жестокость импонирует. Жестокость и грубая сила. Простому человеку с улицы импонируют только грубая сила и беспощадность. Это относится и к женщинам и к детям. Люди нуждаются в спасительном страхе. Им хочется чего-либо бояться. Им нравится, когда их пугают, и они, содрогаясь подчиняются кому-либо. Опыт свидетельствует, что повсюду, после происходящих в залах драк, в партию (НСДАП) вступают в первую очередь побитые. Что там болтают о жестокости и возмущаются мучениями. Масса хочет этого. Ей необходимо нечто ужасное.
Я против того, чтобы превращать концлагеря в пансионы. Террор является наиболее действенным политическим средством. Я не откажусь от него только потому, что это не нравится каким-то глупым буржуазным ничтожествам. Мой долг — использовать любое средство, чтобы воспитать в немецком народе жестокость и подготовить его к войне.
Мы должны быть жестокими. Мы должны возродить вкус к жестокости. Только так можем мы ликвидировать мягкосердечие и сентиментальное филистерство нашего народа. У нас больше нет времени для красивых чувств. Мы должны принудить наш народ к величию, если он намеревается выполнить свою историческую миссию.
Я знаю, что я должен быть жестким воспитателем. Моя задача труднее, чем та, которая стояла перед Бисмарком или кем-либо другим, кто руководил Германией. Я должен создать народ прежде, чем я смогу подумать о том, чтобы решать задачи, которые ныне поставлены перед нами, как нацией.
Мы должны освободиться от всех сентиментальных чувств и стать твердыми. Когда я в свое время объявлю войну, я не буду думать о 10 миллионах молодых людей, которых пошлю на смерть. Смешно требовать от меня, чтобы я наказал только действительных преступников из числа коммунистов. Это трусливая буржуазная непоследовательность успокаивать совесть при помощи правовой процедуры. Есть лишь одно право — это право на жизнь нации.