Расцвет и сближение социалистических наций в СССР
Шрифт:
— А как вы туда попали? — Валерия положила ему в тарелку салата, грибов, бутерброд с икрой.
Он хотел ответить, но не успел: начались тосты в честь именинницы, и компания стала пить, есть и веселиться, избавив Антона на какое-то время от необходимости копаться в своем прошлом.
Тосты шли косяком, гости пели хозяйке дифирамбы, ничуть не кривя душой, на взгляд Антона, и длилось это действо долго, пока тамада — какой-то громадный (в поперечнике) старик, оказавшийся впоследствии свекром Валерии — не начал повторяться. Общий разговор и смех разбились на несколько отдельных ручейков, общество стало шумнее и развязнее.
— Да, мы, русские, пьем много, — сказал он рыкающим басом, — но мы в этом не виноваты. Как бы ни утверждали кое-какие деятели, что это наша национальная особенность — не верьте, молодой человек! Все это брехня, рассчитанная на невежество и глупость. Лерка правильно судачит: виной всему финны…
— Угро-финны, Апанас Геннадиевич, — отвлеклась Валерия на мгновение от беседы с Ильей. — Народ русский — не есть чисто славянский, это и славяне, и тюрко-степняки, и прибалты, а также мордва, мари, удмурты и так далее. Но из них лишь угро-финнские народы не имели иммунитета против алкоголя. Поэтому и наш алкогольный «менталитет» лишь историческое угро-финнское наследство, передавшее русскому народу четверть финских «пьяных» генов.
— Как ни говори, — махнул рукой свекор Валерии, — все одно выходит: нету над нами проклятия! Ты со мной согласен, молодой человек?
Антон был согласен.
— Говорят, за рубежом сейчас в моде водка черного цвета, — подошел к беседующим еще один пожилой мужчина, отец Валерии, сухощавый, с орлиным профилем, с шапкой красивых седых волос. — Не пробовали?
Антон отрицательно покачал головой, а Апанас Геннадиевич с презрительной усмешкой махнул могучей ручищей:
— Лучше русской медовухи напитка в мире нет! А черную водку я пробовал — самогон, да еще плохого качества. По рецепту ее изобретателя она состоит из каких-то натуральных ингредиентов, а по вкусу — самогон. И звучит, между прочим, очень красноречиво: «блевод».
— Ну, это ты загнул, Геннадиевич.
— Истинный крест! Сам по телевизору передачу видел.
— Так ты еще и телевизор смотришь? Не ожидал я от тебя. Если уж что и стоит смотреть по телевидению, так это лишь спектакли Госдумы и шоу политиков — обсмеяться можно. А я вот перестал таращиться на экран. От рекламы у меня поднимается давление и хочется самому кого-нибудь убить.
— Ты прав, — признался несколько смущенный Апанас Геннадиевич. — Смотрю американские фильмы и тоска берет: одни подонки у них там, убийцы, воры, насильники, зажравшиеся дегенераты, полицейские-идиоты и на весь этот конгломерат лишь пара хороших парней. На всю Америку! И думаю: может, это хорошо, что у нас в Расее так плохо? Может, кто-то там на самом верху просто не дает нашему народу зажраться, так же деградировать, как американцы? Да и европейцы тоже.
— Это ты, конечно, преувеличиваешь, Геннадиевич, — похлопал его по плечу отец Валерии. — Но кое в чем наверное прав. Лично я не люблю телевидение по другой причине. Уж слишком явно оно ведет наступление на наши души, прямо настоящее зомбирование, как сейчас модно говорить. Мораль усиленно переворачивается с ног на голову, уродство выдается за эталон красоты, глупость за сверх-мудрость, этика извращается, истина скрывается, безобразие становится
Собравшиеся вокруг разговорившихся глав двух породнившихся семейств гости засмеялись, раздались шутки, восклицания, смех, кто-то начал рассказывать анекдоты, и Антон тихонько ретировался в более тихий уголок гостиной, где сидел Серафим Тымко, две девушки и уже знакомый молодой человек с заметной лысиной на макушке. Здесь разговор шел о войне. Серафим делился своим опытом спецназовца, прошедшего огни и воды в Приднестровье, Абхазии и Карабахе. Слушатели у него были благодарные, они охали, ахали, закрывали глаза и цеплялись друг за друга, так что Антон вполне понимал красноречие Тымко, неравнодушного к слабому полу.
— И вот пошел он ночью во двор, по крупному делу, так сказать. Туалет, сами понимаете, какой там может быть. Ну, Петруха выбрал место за саманной хатой, сел, задумался. Вдруг чует — кто-то вроде как воздух нюхает. Петя голову поднял и видит — рожа из-под стрехи свешивается, синюшная такая, со светящимися белками. Нюхнула пару раз, плюнула на Петруху и исчезла. Тот натурально об…ся, побелел, вскочил в избу, как заорет: тревога! Ну, мы, понятное дело, повыскакивали все с оружием, подумали — духи атакуют. А тут такое дело…
Девицы захихикали, засмеялся и сам Тымко, подмигнул Антону.
— А вот еще случай был, в Карабахе. Двое наших же контрактников сбежали, оказались потом бывшими зеками, и стали караваны армянские грабить…
Это был камешек в огород Антона, и он, правильно оценив жест Серафима, пересел к телевизору, где его минуту спустя нашла Валерия.
— Как вам у нас? Не скучаете?
— Нормально, — чуть смущенно улыбнулся Антон. — Много чего поучительного можно услышать. Давно я так не расслаблялся.
— Правда? — обрадовалась именинница. — А то я за вас переживаю почему-то. Вы хоть ели что-нибудь?
— Спасибо, все очень вкусно. Не думал, что встречу вас здесь.
— Ну, это не повод для радости, мне кажется.
— Почему же? — запротестовал Антон. — Повод для радости должен быть простым и чистым, как природа, и сейчас как раз такой случай.
— Спасибо. — Валерия задумчиво посмотрела на спокойное лицо Громова. — Вы еще в вагоне показались мне неординарным человеком.
— Конечно, ведь я бывший зек.
— Нет, я не о том. Вы глубже, чем обычный зек, и мне хочется вас понять. Не расскажете, как вы попали в лагерь?
Антон подумал и неожиданно для себя самого рассказал Валерии свою историю. Ее реакция его потрясла.
— Бедный… — тихо проговорила она, погладив пальцами его локоть; он сидел, сцепив ладони на колене. — Нет в этом мире справедливости и наверное не будет. А как отнеслась к вашему заключению жена?
Вопрос был с подковыркой, и Антон его оценил. Ответил с усмешкой:
— Если бы она у меня была, она бы поняла.
— Антон всегда славился своей принципиальностью, — вмешался в разговор подошедший Тымко. — У него была одна подруга, да почему-то бросила, ушла к одному полковнику.
— Почему? — подняла брови Валерия.
— Пусть сам расскажет.
Валерия глянула на Антона, оставшегося спокойным, но задавать вопросы больше не стала, внутренним чутьем понимая его состояние. Ехидно бросила в сторону Тымко:
— У тебя, Симочка, богатый опыт по части свадеб и разводов, поделился бы, как тебе удается вешать лапшу на уши бедным женщинам.