Расцвет реализма
Шрифт:
Особенно разительно подобное выражение страсти к познанию проявилось в стихотворении Тютчева «Я лютеран люблю богослуженье…» (1834). Стихотворение это столь парадоксально по своей идее, что тонкий исследователь творчества Тютчева Н. Я. Берковский определил выраженные в нем чувства как «почти саркастические в том, что относится к религии и к церковности».[ 426 ]
Между тем в этом стихотворении нет отрицания религии, как нет отрицания римской истории в «Цицероне»; очевидно, в данном случае не особенно занимает поэта и обличение реформации. Волнует его совершенно другой вопрос, увлекавший его всю жизнь, – вопрос о познании, о неистощимом водомете
426
Берковский Н. Я. Ф. И. Тютчев, с. 32.
Само начало стихотворения кажется непостижимым в соотнесении с биографией Тютчева и известными его политическими и религиозными воззрениями. Тютчев, утверждавший, что только православие является истинно христианской религией и что именно православная церковь, а не государство и политическая система, должна объединить народы вокруг России, заявляет в начале стихотворения о своей любви к лютеранскому богослужению и находит высокие прочувствованные слова для характеристики его обрядов:
Я лютеран люблю богослуженье,Обряд их строгий, важный и простой.Уже из первого четверостишия читатель узнает, что источник этой любви кроется в том, что обряды лютеранской церкви раскрывают поэту нечто существенное в религии и в ее исторических судьбах.
Сих голых стен, сей храмины пустойПонятно мне высокое ученье.Затем парадоксальность хода мысли поэта усиливается. Он любит богослужение потому, что видит в нем отражение распада веры, перехода религии в философию и безверие. Этот момент разрушения открывает сущность веры, дает понять, в частности, что былая пышность обряда отражала ее могущество и наивность. Анализ, вторжение разума разрушает основы религии, но разуму же в момент этого распада открывается и высокое значение веры:
Не видите ль? Собравшися в дорогу,В последний раз вам вера предстоит:Еще она не перешла порогу,Но дом ее уж пуст и гол стоит, –Еще она не перешла порогу,Еще за ней не затворилась дверь…Но час настал, пробил… молитесь богу,В последний раз вы молитесь теперь.Таким образом, присутствуя на лютеранском богослужении, поэт ощущает, что «посетил» храм в «минуты роковые» религии.
Идея постижения божества в момент его разрушения была столь прочно и органично присуща сознанию Тютчева, что этот образ был использован им в качестве поясняющего сравнения:
Давно ль, давно ль, о Юг блаженный,Я зрел тебя лицом к лицу –И ты, как бог разоблаченный,Доступен был мне, пришлецу?Передавая в своей поэзии страстное стремление к полному, отвергающему все ограничения, познанию («Фонтан», 1836), Тютчев делал лирическим сюжетом произведений и томление разума, жаждущего «мгновенного» прозрения, и поэтическое воплощение мечты о стихийном приобщении к мировой гармонии.
В стихотворении «Лебедь» (конец 20-х – начало 30-х гг.) за противопоставлением лебедя и орла стоит скрытое уподобление лебедя лирическому поэту-созерцателю, а орла романтическому бунтарю, гражданскому обличителю
«Орел – персонаж „верха“, противопоставлен Лебедю – герою безгранично распахнутого мира <…> Показательно, что при таком сопоставлении „орел“ оказался совмещенным с днем, а „лебедь“ – с ночью», – пишет современный исследователь.[ 427 ] Это заключение можно дополнить: хотя поэт действительно говорит о «двойной бездне», окружающей лебедя, он разумеет не только безграничность распахнутого вокруг созерцающего разума мира, но и структурность этого мира. Лебедь находится в середине безгранично большой сферы.
427
Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Л., 1972, с. 202–203.
В отличие от орла, который «неподвижными очами в себя впивает солнца свет», т. е. глядя не видит, лебедь не глядя видит (стихия «лелеет» его «всезрящий сон»), и видит он именно гармонию сферической бесконечности мира:
И полной славой тверди звезднойТы отовсюду окружен.Четкая, изящная и лаконичная композиция стихотворения, состоящего из трех строф и не содержащего декларативного разъяснения символа, отражает идею изящества, законченности и таинственности структуры вселенной.
Если «Видение» изображает «беспамятство» спящего человечества, прозревающего открытую и живую суть мирозданья лишь бессознательно, в снах творческих душ – художников, которые «тревожатся», ощущая неполноту своего знания, то в знаменитом стихотворении «Как океан объемлет шар земной…» (1830) спящее человечество приобщается к космосу и постигает красоту и гармонию мирозданья. Стихотворение это начинается уподоблением жизни человечества, «объятой снами», земному шару – сфере, охваченной, «объятой» океаном. Восприятие духовной сферы как обладающей материальными свойствами нередко проявляется в творчестве Тютчева. В стихотворении «Как сладко дремлет сад темно-зеленый…» (1836) поэт говорит, например, об «освобожденных сном» думах людей:
Мир бестелесный, слышный, но незримый.Конец стихотворения «Как океан объемлет шар земной…» весьма близок к окончанию «Лебедя». Красота мирозданья и здесь воплощается в образе сферы.
Небесный свод, горящий славой звездной,Таинственно глядит из глубины, –И мы плывем, пылающею безднойСо всех сторон окружены.Можно было бы сказать, что и здесь и в «Лебеде» сферический образ космоса призрачен, – ведь небо лишь отражается в воде, и полное совпадение верха и низа сферы – иллюзия. Однако эта иллюзия, этот созданный мечтой образ соответствует реальности. Подобно тому как «океан объемлет шар земной», а сны и мечты – земную жизнь, звездное небо составляет оболочку земного шара с его материальным бытием и духовной сферой, окружающей человека.