Раскинулось море широко
Шрифт:
СОБ, прижимающий к уху телефонную трубку…«Левее два! Больше пять! Батарея, один снаряд! Залп!»
… Над местом японской переправы в воздухе вспыхнули роскошные, ватно-белые облака разрывов.
Вода вскипела, точно прошёл стальной град. Потом волны Ялудзянь окрасились кроваво-красным.
Прикомандированный к Императорской армии майор Коленсо напрасно шарил биноклем по противоположному берегу. Русская батарея была невидима. Экспериментальная, снабжённая панорамным прицелом «Герц»…
Немецкая фирма «Герц» действительно снабдила русских артиллеристов, и
Оставалось только решить вопрос со снарядами – потому как единственным огнеприпасом у прекрасной трёхдюймовой полевой скорострельной пушки образца 1902 года была шрапнель.
… Белек – это белый, пушистый детеныш гренландского тюленя (Pagophilus groenlandicus).
Роды тюлених («щенка») происходят на льду. В Белом море щенные «залежки» расположены вдали от берегов, ближе к его середине. У самок беломорской популяции детеныши появляются на свет в конце февраля – начале марта.
Вероятно, читатель уже начинает подозревать автора в членстве какой-нибудь экстремистской природо-охранительной организации.
Но нет!
Не брызгал автор краской (непременно зелёной!) на норковые шубки кино-актрисок, выходящих из дверей «Кинофабрики Ханжонкова» – потому, что бедные девушки за каждую шубку трудились, не покладая на жирных продюсеров своих длинных ног…
Не стоял автор в пикете у столетних дубов в Царицино, когда градоначальник Лужков намеревался воздвигнуть скромненький такой, всего восемнадцати – метровый монумент Екатерине Великой, работы Зураба Шалвовича Церетели – сразу вошедший в десятку самых уродливых памятников Империи: одно хорошо, что хоть посередь густого парка стоит, Белокаменную не позоря (ох, недаром Екатерина Царицино невзлюбила с первого взгляда… женское сердце – вещун!). Потому что автор не против прогресса и даже любит Церетели – но странной любовью.
Не выпускал автор из холщового мешка бродячего кота во время проведения собачьей выставки «Охота на Святой Руси», в здании Манежа – после чего означенный Манеж пылал ясным пламенем… потому что автор любит котов и кошек.
Нет… просто найти подходящий «казус белли» в нашем мире, насквозь пропитанном торгашеством – ох как непросто.
Вот, допустим, взяли и убили… кого-нибудь.
Ну, например, принца какого… или эрц-герцога… ну хоть бы и австро-венгерского.
Франца-Фердинанда, к примеру.
Взял, положим, какой-нибудь гимназист – о, Гаврила! Да! («Служил Гаврила террористам, Гаврила принцев убивал…») револьвер да и ухлопал означенного Фердинанда нашего, когда тот посетил с визитом какой-нибудь Загреб, Закопане или Сараево… и что?
Ничего-с, ровным счётом.
Потому что было! Было такое… вот в далёкой Японии Николая Александровича, Великого Князя, Цесаревича – зарезали. Война же от этого не началась? То есть началась, конечно – но не тогда и совсем не из-за этого.
Зарезали и зарезали. Императоры списались, дипломаты принесли положенные соболезнования… мир и не вздрогнул.
Как сказал один мудрый человек:«Знал я двух Фердинандов… и обоих мне ни капельки не жалко!»
А белёк – судари
… Глядя вверх круглыми черными глазами, похожими на пуговички, ужасно милый, похожий на большую плюшевую игрушку, новорожденный малыш неуклюже опирался своими маленькими плавничками о зеленоватую морскую льдину…
Скользя по солёному беломорскому льду своими подкованными гвоздями моржовыми бахилами, Йорге Йоргесуккинсон осторожно подошёл поближе к бельку, внимательно посмотрел ему в глаза, нежно и ласково улыбнулся – и с размаху врезал ему по черепу тяжёлой дубиной.
Череп с хрустом проломился. Белёк вякнул, дёрнулся и затих… вокруг его головы быстро расплывалась на белом снежку красная лужица.
Йорге довольно ухмыльнулся – десять крон-то не лишние!
Да… ещё один… один из трёхсот тысяч бельков, забитых норвежскими промысловиками, в этом только что начавшемся сезоне…
Много это или мало? Да тюленей в Белом море всего – семь миллионов голов. Так что это не то, что много. Это катастрофически много!
… Доцент Петровской сельско-хозяйственной Академии, той, что раскинула привольно свои двухэтажные, красно-кирпичные корпуса далеко за окраиной Москвы – так что туда ходит специальный паровой(!) трамвайчик от Савёловского вокзала, Аркадий Клементъевич Темирзяев это прекрасно понимал.
«А Вы понимаете?» – тонкий палец учёного мужа качался у самого носа архангельского генерал-губернатора.
Бедный сатрап, управляющий территорией, простёршейся от Череповца на Шексне до Колы на Мурмане, что по размеру побольше двух Франций будет, испуганно вжался в глубины своего кресла, безуспешно стараясь отодвинутся от явно опасного безумца – ещё, пожалуй, кинется…
«Н-но… что же я могу, профессор?»
«Доцент!»
«Тем более! У меня одно -единственное таможенное судно „Бакан“, от Морпогранохраны, на весь Север… да и то – ещё из Кронштадта не выходило.
Вишь ты, не могут наши пограничники в Архангельском или в Соломбале зимовать, ну никак не могут. Так что… Ждите!»
«Так пока мы будем тут ждать, проклятые хищники нанесут нам невосполнимый – слышите Вы, бюрократ? Чинуша! суконное рыло! – невосполнимый ущерб!Вы Россию не любите! Не русский Вы человек!»
Генерал-губернатор, Павел Михайлович (в девичестве Пауль -Михель) Канцеленбоген, густо покраснел:«Да… Как Вы смеете! Такое! Мне, русскому генералу! Православному! Говорить! Стыдитесь!»
Доцент немного остепенился:«Виноват, погорячился… но поймите и Вы меня! Ведь грабят! Грабят Отечество…»
Генерал сочувственно покачал головой:«Понимаю Вашу горячность… я и сам, когда молодым был, за Русь-Матушку любому… да. Невзирая.
Но что же можно предпринять? Не представляю…»
Темирзяев заговорщицки наклонился к уху власть подержащего…
… Буквально через день, по каналу, пробитому портовым ледокольным буксиром «Пайлот», из аванпорта Архангельска, Экономии, вышли три зверобойные шхуны, над которыми развевались черные флаги «Чёрной Гвардии»…