Расклад рун
Шрифт:
– А после его вчерашних заявлений на открытии конференции, – воскликнула Роудз, покачав головой, – их стало еще меньше. «Цивилизованный»! Как же!
Монтэгю поднял два пальца, изобразив ножницы.
– Чик-чик, – сказал он.
Диссертант, уже поддевший было на вилку кусок мяса с ананасом, передумал, положил его обратно и решил заняться рисом.
– Однако я в довольно сложном положении, – сказал историк. – Двое из троих выступающих на моей секции отказались от своих выступлений.
– Вот
– Мэри и Эллен, – ответил историк, употреблением имен виднейших специалистов в области гендерных исследований демонстрируя свое предельно близкое знакомство с ними. – Они заявили, что хотят вместо этого посетить внеплановое заседание, посвященное плакату конференции. Но, как мне кажется, они просто не хотят присутствовать на одной секции с Виктором, особенно после вчерашнего происшествия.
Вирджиния почувствовала, как кто-то коснулся ее голени носком туфли. Она убрала ногу.
– Виктор Карсвелл будет говорить о феминистской теории, – провозгласила профессор Роудз, содрогнувшись под кафтаном. – От одной мысли страшно становится.
– Вот именно, – откликнулся Монтэгю, и глаза его сверкнули, – это все равно что слушать лекцию доктора Менгеле по гигиене полости рта.
Гарвардский историк сжал губы, чтобы не рассмеяться. – Думаю, Карсвелл доволен, – заметил Монтэгю, – у него не будет соперников.
– Отнюдь! – возразил историк. – Виктор получает особое наслаждение от… как бы лучше сказать?… От жестокой рукопашной схватки.
Кто-то снова и явно намеренно ударил Вирджинию по ноге. Она заметила, что Беверли многозначительно подняла брови и указывает головой в сторону историка.
– Я надеялся, – сказал историк, улыбаясь профессору Роудз, – что смогу соблазнить вас, моя дорогая, на участие в работе нашей секции.
– О нет, – ответила та и расхохоталась еще громче. – Я тоже не собираюсь участвовать в работе секции, в которой участвует Виктор Карсвелл.
Брови Беверли вновь пришли в движение, она дернула головой и теперь начала как-то многозначительно покашливать в ладонь.
– В таком случае нам, по-видимому, придется вообще отказаться от обсуждения его доклада, – подвел итог историк.
Беверли ударила Вирджинию по ноге с такой силой, что та вскрикнула. Все взоры обратились в ее сторону.
– Вне всякого сомнения, – проговорила Беверли, – вам удастся уговорить моего супруга присоединиться к дискуссии.
Вирджиния, потиравшая ушибленную ногу, подняла глаза.
– Я не… – начала было она.
– Какими проблемами вы занимаетесь? – спросил явно заинтригованный историк.
– Тендерными исследованиями и… как это там твой остров называется, дорогой? – спросила Беверли.
– Э-э… в самом деле я не…
– Профессор… Юнгер?
Историк перегнулся через стол и прочел
– Название острова начинается с «Р», – сказала Беверли, мило улыбаясь всем присутствующим, – «Р» и как-то там дальше.
– Вы знакомы с работами Виктора? – спросил историк, проявлявший все более очевидный интерес к молодому участнику конференции.
Монтэгю, Роудз и Джеймс – все повернулись и воззрились на Вирджинию. Она почувствовала, как кровь прилила к лицу. Фраза «с работами Виктора» прозвучала для нее оглушительной пощечиной.
– Да, – ответила она после короткой паузы, – я знаком с его работами.
– Коул очень хорошо, я бы сказала, близко знаком с проблемой гендерных исследований, – добавила Беверли, сияя. – Не скромничай, милый.
– Я чувствую ваше нежелание, профессор, – сказал историк, наклоняясь, – но если бы я был в вашем возрасте, то, не раздумывая, ухватился бы за подобную возможность. Возможность сойтись mano a mano с таким закаленным старым бойцом, как Карсвелл.
Все сидевшие за столом воззрились на Вирджинию: почетная профессорша и археолог с некоторым удивлением и одновременно смущением; диссертант, челюсти которого ни на минуту не прекращали работы, с явной завистью; историк – с надеждой; а Беверли устремила на Вирджинию тяжелый гипнотизирующий взгляд. Мысль о том, что ей предстоит, ужасала Вирджинию. Тем временем рукопись работы, лежавшая в нагрудном кармане, той, которую Карсвелл меньше чем через час собирался прилюдно выдать за свою, жгла ей сердце.
– Хорошо, я согласен, – сказала наконец Вирджиния.
17
Вирджиния правильно сделала, что согласилась участвовать в дискуссии, так как в противном случае она просто не нашла бы свободного места в аудитории, где намечалось проведение секции. Лекционный зал «А» в Харбор-Холле вмещал восемьдесят человек, но к тому моменту, когда туда вошли Вирджиния, Беверли и гарвардский историк, которого, как оказалось, звали профессор Оппенгеймер, в нем было уже больше ста желающих услышать Карсвелла.
– Не родственник, – заметил Оппенгеймер, подмигнув Вирджинии, когда они шли по центральной площади кампуса.
– Не родственник кому? – спросила Беверли шепотом, дернув Вирджинию за руку.
Лекционная аудитория использовалась также как маленький кинотеатр, поэтому сиденья здесь были мягкие, и ряды поднимались амфитеатром. Большую часть аудитории составляли женщины разных возрастов, стиля и сексуальных предпочтений, аспирантки в джинсах и майках бок о бок с уважаемыми, преклонных лет профессоршами в дорогих костюмах. В общем, аудитория в высшей степени демократичная.