Раскол Грасса
Шрифт:
— Стоп, стоп. Не раскручивай свои фантазии, реальность может быть совершенно иной, стоит лишь захотеть. Зачем тебе связывать себя с этими напыщенными светлыми эльфами? По принцу же видно, как он относится к стремлениям других, а особенно к твоим.
— Ты говоришь, что я не слышу себя, но это ты меня не слышишь! Думаешь только о своих мечтах, совсем не понимая о чём я говорю тебе. Видимо, зря я пришла сюда, всё надо было заканчивать вчера, а не давать шанс тебе сохранить жизнь. Глупый тёмный эльф, слушающий лишь своё тело, а не дух.
— Но ты не сделала этого, значит, моя компания тебе ближе, чем принц Алантир.
— Много на
— Нет чести в том, чтоб трусливо спасать грязную душу. Ведь по-твоему я убийца, замаравший свои руки в крови. Значит, не достоин жить дальше. Но я в честной дуэли докажу, что это не так.
— Не нам решать кто достоин жить дальше, а кому осталось лишь умереть, — Сирлина поманила ракента и почесала его за ухом, зверь отозвался довольным урчанием, — этот ракент-вожак тому подтверждение. Зря такие встречи не происходят, так что живи, Годрил. И имя своё больше не переворачивай, у нас много глаз, способных узнать кто к ним пришёл. Зато в будущем тебя не пустят за ворота города.
— Вот ты говоришь, что про жизнь решать не нам, значит, ты по такому принципу выбрала себе жениха? Не сама?
Сирлина сверкнула гневным взглядом, но сдержалась от резких высказываний. А в начале знакомства она не останавливалась, рубя меня своими остротами. Расслабившись, эльфийка прошла к высокому меллорну, проведя рукой по стволу, задумчиво стала рассказывать свою историю:
— Не знаю как у вас, но у светлых слово семья не пустой звук. Отец выстраивал наше дерево веками. Дед ушёл в мир духов около двухсот лет назад, устав от постоянных политических игр, рост нашей семьи до статуса детей леса их заслуга.
Но в последнее время совсем малая часть лесных открытий выдаётся нашему народу, почти нет ничего нового, что бы мы могли предложить. Наша семейная честь в упадке. Столетия процветания подходят к концу, а почитающих эльфов, благодарных за простые мелочи вроде той же площади или травяных дорог, всё меньше. Эльфы принимают всё как должное. Что нам оставалось делать? Падать по иерархии эльфийских кланов?
Я сама предложила отцу такой вариант! У правителя единственный наследник, а у нашей семьи ещё есть отпрыски для продолжения рода. Я же послужу связью между двумя почти равными родами, конкуренцию и политическую борьбу в таких условиях вести не нужно. Отец с сёстрами и дальше смогут спокойно заниматься общим делом. При поддержке правителя это будет просто.
Учитывая неспешный рост количества наших детей, пройдёт немало времени, прежде чем что-то вновь изменится. Устойчивость и традиции нужно поддерживать любыми способами.
— Это закостенелые идеи, жертвенность в наше то время? Счастливая эльфийка сделает для Эруфума гораздо больше, чем та, кто поневоле живёт с чуждым мужчиной.
— Тебе не понять, тёмный, ты тот, кто живёт по зову тела. Дух и род для тебя пустые слова, а отец твой сгорает от стыда и боли утраты, пока ты слоняешься отшельником по лесам.
— Да наплевать мне на всех! Я не собираюсь потакать их желаниям заполучить побольше власти. — Сказал и сам осекся, вспомнив, с чего всё завязалось и как я начал свою кровавую историю. — Прости, Сирлина, возможно, в чём-то мы всё-таки одинаковы.
— Все мы дети одного леса, разросшегося по всему миру...
— Так давай объединимся, убежим вместе! Станем сильнее и принесём
— И всё же, мы разные, Годрил, — задумчивость эльфийки перетекла в полный грусти голос, — традиции и новаторство, это не совместимо в одном союзе, как ни старайся объединить. И понять мы друг друга не в состоянии. Прощай, милый друг. Больше не вздумай марать моё светлое имя. — она впервые так ко мне обратилась за всё время и от этого обращения мурашки пробежали у меня по спине, неужели это правда и нам придётся расстаться навсегда?
После этих слов эльфийка ушла не оглядываясь, Рукс провожал её глазами полными грусти и немного поскуливал от накала нашего разговора, будто по-настоящему всё понимал.
На моём искажённом лице отразились все эмоции, безнадёга, опустошённость, угнетённость и другие, все не из лучших. А главенствовал над всеми гнев, ярость на несовершенство Эруфума, на пробравшиеся и сюда идеи неизменности и застоя, отречения от всего нового, хоть и желанного. Держался я лишь до того момента, как она ушла. Так же как и пришла, не попрощавшись, не сказав ни слова, полностью оправдав мою уверенность в том, что дальнейший разговор не имеет смысла.
Я выпустил эту ярость и побежал. Осознание куда бегу и как огибаю препятствия отключилось, временами я заскакивал на спину ракента и мчался верхом, управляя им подчинением. Очнулся, лишь когда оказался в Долине надутых одурей. Воспоминания казались чем-то неприятным, последние события всё перевернули с ног на голову. И эти твари, что кусали меня! С них началась моя влюблённость в светлую эльфийку. Когда она не просто проявляла сострадание, а уже заботу.
В гневе выхватив оружие, я рубил эти горячо любимые ею ветви деревьев, топтал её любимые цветы. А когда выбежал на поляну с небольшой стайкой непуганых поддрунных кримов, на глаза попался тот самый ядовито-зелёный, что меня покусал. Как ни в чём не бывало он стоял и пощипывал траву.
В глазах стало мелькать, я словно переключался с обычного зрения на истинное, природное. Только окрашено оно было красноватым оттенком. Я окончательно установил магическое зрение и машинально отмахнулся от зелёного крима, который как раз повернулся в мою сторону. Я вложил всю ненависть в движение, будто этим мог как-то развеять свою боль утраты. Эффект вышел неожиданный. Ящер сначала стал разгоняться, но затем, красные вплетения, что были видны в истинном зрении, натянулись и лопнули. Их будто удерживали и дёргали, пока не порвали окончательно. Вернулось обычное зрение и тут я увидел окровавленное тело крима. Кожа его в нескольких местах разорвалась, будто из него что-то вытянули.
Не помня себя, я стал кромсать невинных ящеров, которые не успели вовремя скрыться. Часть всё же убежала, но несколько особей до последнего боролись, вгрызались мне в руки, ноги и даже пытались прыгнуть, дотянувшись до шеи. Среди них не было ядовитых и, не скованный ограничениями, я использовал кинжалы максимально эффективно. Я не замечал их укусов, колол и кромсал, вспарывал животы и перерезал глотки, пока не убил последнего самого старого крима.
На меня словно наплыло кровавое безумие, не ощущая ничего, кроме неистовой ярости, я бежал дальше и резал всех попавшихся на пути зверей. Живых мохнатых, ползающих и даже пернатых, которые не успевали упорхнуть в свою родную стихию.