Между прочим, почти все крупные западно-германские газеты откликнулись на мой роман. По разным причинам. С некоторых пор нашу литера-туру нельзя больше замалчивать. Поскольку на Западе относительно плохо информированы об обстановке в ГДР — особенно о борьбе партии со всякими проявлениями догматизма, — они поначалу пытались спекулировать
на той критике, которая содержалась в наших книгах (в том числе и в моей), с явным намерением оклеветать нашу литературу и по возможности затормозить ее движение вперед; затем они открыто признались, что, например, «Расколотое небо» не дает им основания для радости. Особенную ярость вызвала моя книга («этот специфический для ГДР плод») у нескольких «специалистов по Востоку», которые еще два-три года назад подвизались у нас в качестве литераторов и «социалистов». Что ж, реакция их вполне понятна: в образе Манфреда они увидели самих себя. Лишь один рецензент из влиятельной буржуазной газеты по-своему честно смотрит в глаза опасности, надвигающейся в лице молодой литературы ГДР на западногерманское государство, которое со свойственной ему надменностью притязает на право быть единственным духовным представителем немецкого народа. Рецензент обеспокоенно констатирует — хотя и с опозданием — все признаки зарождения «национальной литературы в советской зоне». «С политической точки зрения, — пишет он, — факт ее существования прискорбен», ибо она будет способствовать обретению ГДР «духовного суверенитета»… При теперешних условиях мою книгу прочтут скорее в Советском Союзе, нежели в Западной Германии. Однако мы, литераторы социалистической Германии, ни на минуту не должны забывать, что каждая строка наших книг адресована и западногерманским читателям — как сегодняшним, так и будущим.
В Москве меня часто спрашивали о моих дальнейших творческих планах. Прежде всего я собираюсь написать книжку об Анне Зегерс, о ее жизни и творчестве. Это будет
не ученый труд германиста, а попытка младшего товарища ближе познакомить наших читателей с человеком, которого автор любит и которому он многим обязан. Кроме того, мне хочется еще глубже окунуться в те сферы жизни, которые меня более всего волнуют, заглянуть туда, где конфликты протекают особенно бурно, создавая новые явления и характеры. Швейцарский писатель Макс Фриш писал в своем дневнике: «Но целостной, решительно новой картины мира, terra incognita, которая существенно изменила бы наше представление об этом мире, нашим эпическим поэтам уже не создать». Этот мир должны создать мы. Вряд ли увидишь где-либо яснее, чем в нашей стране, как из старого мира возникает новый, вряд ли где-нибудь еще происходит такой поразительный, острый, изобилующий конфликтами процесс. Писателю недостаточно «лишь видеть» это; он также несет ответственность за то, чтобы способность видеть новое никогда не ослабевала, чтобы его взгляд оставался свежим и живым. Я полагаю, на это не стоит жалеть сил.
Ну вот, я, кажется, совсем забыла о том «стимуле», о котором говорила вначале — о стремлении перевоплощаться, — и перешла к прозаическим «стимулам» — экономике, политике, мировоззрению… Это потому, что взрослым не часто приходится иметь дело с заколдованными принцессами и прочими героями детского мира.
Тем не менее даже теперь случается, что вдруг какой-нибудь человек мне покажется заколдованным; и часто я втайне желаю, чтобы литература была такой волшебной палочкой, которая могла бы избавить его и всех людей от злых чар, пробудить угасшие души, вдохнуть в них мужество, веру в себя, в свои не осознанные порой мечты, желания и способности…