Расколотые небеса
Шрифт:
А моторка уже была под бортом «Новика», и с палубы к ней уже свешивались матросы, держащие наготове трап.
– Эй, на шлюпке! Держите конец! – зычно окликнул сидящих в лодке боцман, и все вокруг Бежецкого облегченно рассмеялись, отпуская соленые морские шуточки и хлопая друг друга по спинам.
Не разделял общего оптимизма только он сам: в отличие от других, для которых приключение благополучно завершилось, ему с близнецом до финиша было еще ох как далеко…
Наконец «виновник торжества» оказался на мостике, и моряки притихли – такого сходства никто и не ожидал. Посторонние друг другу люди такими похожими быть просто
– Привет, близнец, – решил не обманывать собравшихся в лучших ожиданиях Александр – пусть уж драма хоть раз в жизни обернется водевилем – протягивая своему «второму я» (или третьему?) ладонь для рукопожатия. – Заставил нас поволноваться, чертяка!
Второй Александр дрогнул лицом, тоже кривовато улыбнулся и, вытащив из кармана мокрого от соленых брызг дождевика что-то непонятное, вложил в протянутую руку Бежецкого.
– Что это? – опешил тот, разглядывая ни на что не похожую пластиковую штуковину ярко-желтого цвета.
– Сувенир! – улыбнулся шире его близнец. – На память об этом приключении. Предохранитель от английской торпеды. Верхом на которой я чуть было ко всем чертям не улетел. Вместе с англичанами.
– Но он тебе, наверное, дорог как память… – попытался вернуть «ценность» обратно генерал, не совсем представляя, что будет делать с пластмассовой блямбой размером с два мужских кулака. Не в шкаф ведь такое уродство ставить!
– Ничего. У меня еще есть! – хлопнул близнец по оттопыривающемуся карману.
– Да он их там вообще без боекомплекта оставил! – хохотнул контр-адмирал, и мостик крейсера вздрогнул от взрыва мужского смеха…
18
– Кого там черт принес? – угрюмо буркнул Швед, подойдя к двери, в которую кто-то только что «поскребся» условным стуком: три серии по два коротких удара.
Шведом Ивана Скрипицына звали вовсе не по его национальной принадлежности – более типичный образчик славянской породы было еще поискать, – просто первым двуногим существом, которого этот хищник в человеческом обличии отправил на тот свет, был некий представитель Северного Королевства. С тех пор Скрипицын, не брезгующий «мокрухой» и частенько берущийся за сомнительно пахнущие делишки, принял на душу (если вообще была у него душа) немало грехов, но тот первый швед, окрестивший его, все равно незримо стоял у него за плечами.
На Туманном Альбионе и западнее подобные «специалисты ножа и пистолета» именуются красиво и гордо – «киллеры», восточнее Вислы – проще и приземленнее – «смертоубивцами», но сути это не меняет. Тот, для кого кровь людская – как водица, человеком именоваться права не имеет. А потому и обращаться с ним нужно, как со зверем: скрутить и доставить в клетку, а не получится – убить.
Примерно такие мысли бродили в мозгу штаб-ротмистра Рыженко, командира оперативной группы, замершего по другую сторону двери, прижавшись к косяку и держа палец на спусковом крючке укороченного пистолет-пулемета. Ствол «Шквала» упирался в бок Карандашу – мелкой «шестерке», бывшей на побегушках сразу у нескольких воротил преступного мира Санкт-Петербурга. Этакому «чиновнику для особых поручений». Но, несмотря на свой мелкий статус, Карандаш был тем самым пропуском, который открывал очень многие двери столичного дна.
Слух о том, что некие отщепенцы из уголовников, обычно политики чуравшихся как огня, продались иностранным шпионам и творили
«Патриотически настроенные» воры в законе, покумекав и справедливо решив, что солидарность с предателями может дорого стоить всему «криминальному сообществу» Санкт-Петербурга, сдали изгоев властям через систему стукачей, функционирующую к обоюдной пользе. И Карандаш был одним из них. Но доверять блатному целиком и полностью офицер не имел права – черт знает, что творится в узенькой прилизанной головенке человечка, с самого рождения бывшего не в ладах с законом?
Пауза затягивалась, и штаб-ротмистр чувствительно ткнул обрезом ствола в тощий бок воришки, заставив того поежиться.
– От Шпалера я, Иван Прокофьевич, – плаксиво зачастил он в ответ. – Маляву он вам прислал, со мной переслал. Не извольте гневаться, что час поздний. Подневольные мы людишки – ходим низенько, от земли не видать…
– Заткнись, харя, – буркнул Швед. – Ты один?
– Один, батюшка! Один, как перст.
Швед задумался. Конечно, он знал про объявленную на него охоту, но оторваться от погони, как обычно, «обрубить концы» и «лечь на дно» сейчас не мог. Рад бы, да не мог. Поэтому и приходилось принимать помощь от тех, кого всегда презирал и в грош не ставил, – жирных пауков, плетущих сети и сосущих кровь при минимальном для своей шкуры риске.
– Ладно, сейчас открою, – буркнул он. – Только знай, гнида: если что – первая пуля тебе.
Но не давало ему волчье чутье расслабиться. Никак не давало. Поэтому он кивнул своему подручному – придурковатому силачу Охриму, чтобы тот открыл дверь, а сам неслышно отступил под защиту мощного бетонного простенка и большим пальцем перевел предохранитель крупнокалиберной заморской «машинки» на автоматический огонь. Он не понаслышке знал, что от ее пуль с металлокерамическими бронебойными сердечниками, да еще с малого расстояния, не спасет ни бронежилет, ни даже титановая кираса тяжелого штурмового полицейского комплекта. В принципе, можно было бы «шмальнуть» даже прямо через металлическую дверь – что для мощи патрона «Магнум» двухмиллиметровая железяка, – да только не хотелось поднимать лишнего шума.
Громко лязгнув, дверной запор подался, но дверь не распахнулась, а только приоткрылась на два десятка сантиметров, чтобы видеть незваного гостя. Толстая кованая цепочка не давала распахнуть ее до конца, а снимать стопор обитатели никак не хотели. Вот если бы дверь открывалась внутрь… Но черт бы побрал бывших хозяев «хазы» (Рыженко предполагал с достаточной долей уверенности, что их уже нет в живых) с их предусмотрительностью. Хотя не такая уж она, выходит, была и лишняя…
– Гони маляву! – потребовал Швед, не выходя из своего укрытия. – Некогда мне с тобой тут лясы точить!