Расколовшаяся Луна
Шрифт:
– Просыпайся, Эли. С тобой всё в порядке?
– Тильман попытался перевернуть меня, а я тихо вскрикнула, когда моё плечо хрустнуло. Я наклонилась вперёд, чтобы открыть рот, из которого на пол потянулись ярко-красные слюни. Но я должна была это сделать, как бы отвратительно это не выглядело, потому что хотела избавиться от навязчивого, металлического привкуса своей собственной крови. Тильман смотрел на меня при этом с интересом.
– Ай, - застонала я и прижала руку к щеке.
– Не могу говорить. Рот ранен.
– В то время как я говорила, мои кровавые капли
– Мне это знакомо, - ответил Тильман равнодушно.
– Во сне ты зверски скрипела зубами. Я тоже так часто делаю. Немного износа при этом есть всегда.
– Что же, скрипеть зубами это одно. При этом съедать себя саму - другое.
Он протянул мне бутылку с водой, и у меня получилась открыть рот настолько, что я смогла выпить несколько глотков. Потом я осторожно огляделась. Мы снова находились в комнате ужасов Пауля, а на улице взошло солнце. Я слышала, как чайки шумели над домом.
– Его не было, Эли, - сказал Тильман с торжествующим выражением в его бодрых глазах.
– Он не пришёл. Тебе не нужно было бояться.
Нам, поправила я про себя. Нам не нужно было бояться. Тильман мог многое мне рассказывать, но вчерашний вечер едва мог пройти мимо него бесследно. Но он нашёл способ отвлечь меня. Я заснула, в то время, как думала о Грише и рассказывала о нём.
– Покажи.
– Тильман указал на мой рот. Я оборонительно подняла руку. Я ненавидела, когда другие заглядывали мне в рот. Это я могла принять только у зубного врача - и даже там, сделав над собой огромное усилие. Посещение гинеколога давалось мне намного легче. Мой рот был абсолютно личной зоной.
– Не ломайся. Я хочу только посмотреть ...
Зарычав, я сдалась. Моя челюсть хрустнула, как будто ей срочно была необходима смазка. Тильман взял светильник и посветил в мой рот.
– Вот дерьмо ... у тебя есть зубы мудрости. Все четыре. Неудивительно, что ты кусаешь себя. Ой-ой, это будет болеть.
– Он поставил лампу снова на стол.
– Уже воспалилось.
– Да, так я это и чувствовала. Я, должно быть, жевала мою внутреннюю сторону щеки с грубой силой. Рана протянулась вдоль нескольких зубов, до самой задней части нёба. Она будет болеть при каждом слове.
– И потом ещё моя спина ..., - пожаловалась я, когда встала. По крайней мере, попыталась. Но стояла вкось. Больше не могла держать голову прямо.
– Ты уснула на плече Пауля и была напряжённой, когда я перенёс тебя сюда. Как доска. К счастью, ты немного весишь.
Я со стыдом поняла, что этой весной, несмотря на моё ежедневное занятие боевым искусством, меня чертовски много носили на руках. И теперь это снова был Тильман. Как назло.
Но мы пережили это - пока что. Больше никакой следующей ночи перед схваткой. Францёз не пришёл. Тем больше будет его голод сегодня вечером. Теперь было важно сделать Пауля счастливым, и я почти не могла себе представить, как смогу в этом помочь. Тильман направил меня на кухню, поставил вариться кофе и сделал нам несколько тостов.
Было около десяти утра, но я была такая уставшая, что мои глаза снова и снова закрывались. Жевать было пыткой, а когда я
– Сделайте всё сегодня вечером без меня, - с трудом пролепетала я.
– Я не смогу вам помочь. У меня всё болит. Совсем нет энергии. Совсем никакой.
– Я думаю, ты сошла с ума.
– Тильман фыркнул.
– Теперь решила сдаться? Не. Сядь к окну, я сейчас вернусь.
Вздыхая, я подвинула свой стул к солнечному свету, хотя не имела представления, какой в этом был смысл, так как яркость только усиливала потребность закрыть глаза. Тильман вернулся с небольшой бутылочкой и кисточкой назад.
– Что это такое?
– Скептично я разглядывала мутную, коричневую жидкость. Но Тильман уже нажал большим пальцем на сустав моей челюсти. Я должна была открыть рот, хотела я этого или нет.
– Не шевелись, - приказал он и начал смазывать кисточкой мою рану, в то время как мне хотелось разрушить все его надежды на семью. Моё колено уже дёргалось, и только пылающая боль удержала меня от пинка, потому что она постепенно парализовала всё моё тело. Тильман, забавляясь, усмехнулся.
– Я знаю, это вещь щиплет, но она действительно хорошая. Поможет тебе. И ты пойдёшь сегодня вечером с нами. Никаких возражений.
– Тильман, я не могу.
– Я поняла, что у меня вытекают слюни и вытерла подбородок. Настойка на вкус была ужасной.
– Я не могу двигать шеей, у меня болит голова и плечо ... Кроме того, у меня сегодня вечером ещё одна тренировка и ...
– Ага. Значит, тренироваться ты хочешь? А ужин и концерт посетить не можешь? Звучит не особо логично, - отметил Тильман, веселясь. Вместо ответа я зевнула - стонущая зевота, так как моя челюсть чуть не зацепилась, а зубы заново разорвали воспалённое место. Тильман смотрел на меня какое-то время, будто я была математическим уравнением, которое нужно было решить. Да, казалось, будто он подсчитывал. А меня почти не интересовал результат.
– Ладно. Тогда ложись в кровать и снимай верхнюю часть пижамы.
– Ты помешался?
– набросилась я на него и в тот же момент пожалела об этом. Завыв, я схватилась за щёку.
– Это было бы надругательством! Кроме того, я сказала тебе, что не хочу этого! Я не ложусь с кем-то в кровать, кому не нравлюсь!
– Я никогда не утверждал, что ты мне не нравишься. Ты всего лишь не мой тип женщины. И я не собираюсь с тобой спать. У тебя изо рта текут коричневые слюни. Это не особо сексуально.
Ворча, я встала и сделала, как мне сказали, потому что постепенно мне всё становилось всё равно. Если я только смогу полежать, не двигаясь, пусть тогда делает, что хочет. Грубо ругаясь, я стянула кофту пижамы с головы и легла, ожидая, на живот. Я начала хватать ртом воздух, когда Тильман сел мне на зад всем своим весом. Он был тяжёлым. Но без сомнений корректно одетый. И то, что он начал со мной делать, причинило такую боль и в то же время было таким прекрасным, что я не смогла подавить стон наслаждения.