Раскопай эту чертову могилу
Шрифт:
— Да. Похоже на правду. — На жаргоне этих ублюдков «футбольный мяч» означает гранату или бомбу.
— Тот, «первый», сказал, что позвонит тебе или попросит кого-нибудь позвонить, чтобы, если ты вдруг окажешься дома, под благовидным предлогом выманить тебя. И тогда Лютер спокойно подложит мяч куда надо.
— Угу. Веселенькая история... Как ты сказала — Лютер?
— Так он называл «второго».
— А как Лютер обращался к сообщнику?
— Он назвал его Мак.
— Мак? — Я поперхнулся. Несомненно, Лютер — это Джейк Лютер. Но Мак? — Так ты говоришь,
— Ну да, я была в своем кабинете. Ты же видел его, когда приезжал к нам.
— Послушай, выходит, что один из негодяев тоже находился в бюро братьев Рэнд?
Задумавшись, Джун подалась вперед, оперлась локтем о стол, а подбородком на ладонь. При такой позе на столе оказался не только локоть. Я старался отвести взгляд от ее прелестей, но куда уж там!
— Ну конечно, ты прав, — кивнула Джун. — Он был у одного из добавочных аппаратов. Тогда я об этом как-то не подумала.
— Кто из мужчин мог быть в бюро?
— Ну... даже не знаю. Ведь я подслушала лишь часть разговора и не разобрала, кому какой голос принадлежал. Одного было слышно намного лучше; то ли он говорил по нашему добавочному, то ли просто напрягал голос.
— Который из них?
Джун покачала головой; ее светлые волосы взметнулись веером, а грудь...
— Я не уверена, но, кажется, тот, кого звали Мак.
— А время ты заметила?
— Было около шести, когда я обычно уезжаю домой. Но сегодня вечером слегка задержалась, потому что пыталась дозвониться до тебя. Я была напугана этим зловещим сговором.
Понимаешь, со стороны могло показаться, будто слышишь самый обычный треп, если не вникать в суть того, о чем они говорили.
— А ты знаешь человека по фамилии Маккьюни?
— Только Джима Маккьюни. — Я чуть не подпрыгнул на месте, а Джун как ни в чем не бывало продолжила: — Кажется, он вкладывает деньги в бизнес братьев Рэнд. Во всяком случае, он несколько раз приезжал к мистеру Трупенни.
— А не мог один из сообщников — Мак — оказаться Джимом Маккьюни?
Джун нахмурилась.
— Не знаю и не могу знать, ведь я никогда не разговаривала с ним по телефону. Но думаю, что нет. — Она пожала плечами. — Сейчас мне трудно что-нибудь утверждать наверняка.
Мы повторили заказ и снова прошлись по ее повествованию. Джун убеждена, что по телефону говорил не Трупенни. Она не знала, находился ли в бюро братьев Рэнд Маккьюни или кто-либо еще. Насколько ей известно, Трупенни был на своем месте.
Я допил виски и попробовал разобраться в услышанном. Они сговаривались по телефону около шести вечера.
Допустим от пяти тридцати до шести тридцати, когда я «гостил» у Джо Черри. Значит, незадолго до того, как меня оттуда увезли. Получалось, что Джейк Лютер звонил от Черри и разговаривал с Маком? С Маккьюни? Не знаю, звучит не слишком убедительно.
— А ты когда-нибудь видела жену Маккьюни? — спросил я Джун.
— Нет. Я даже не знала, что он женат. — Она сощурилась (кокетничает!). — Он вел себя как холостяк.
Я
— Я тоже.
— Но ведь ты и вправду холостяк?
— Еще какой!
Джун тихонько засмеялась.
— Давай уедем отсюда.
— Я не против.
— Понимаешь, мне... как-то неуютно, когда вокруг полно людей. Представляешь, что будет, если нас увидят вместе? Особенно та жуткая парочка? Глядишь, и мне тоже ночью подложат в постель бомбу.
Положим, у Джун и без того каждую ночь в постели находится бомба, но сейчас я вполне разделял ее опасения. Мы покинули нашу кабинку и вышли на улицу.
Бар выбирала Джун; она же предложила и другое местечко, которое, к моему удивлению, оказалось уединенным и очень живописным уголком. Чтобы до него добраться, пришлось проделать больше мили по ухабистому проселку; оно располагалось в нескольких ярдах от дороги, на гребне обрывистого холма.
Неподалеку от того места, где мы остановились, росло несколько стройных деревьев; их свисавшие ветви неясными тенями выделялись на фоне ночного неба. Высоко светила молодая, еще не созревшая луна. А под нами на целые мили открывался потрясающий вид ночного Лос-Анджелеса и Голливуда: мириады огней, непрерывная круговерть дорожных огоньков, яркие сполохи неонового света.
Я прикурил по сигарете, и мы задымили. Я еще поспрашивал Джун о том телефонном разговоре, но ничего нового не выпытал. Немного погодя она заметила, что впервые за весь вечер наконец-то чувствует себя в безопасности — от нескромных взглядов.
— За исключением вашего, мистер Скотт, — игриво добавила она.
— Шелл. Или ты забыла, что мы договорились обходиться без излишних условностей? И, простите мою откровенность, леди, но вам никогда не избавиться от нескромных взглядов. По крайней мере, пока рядом с вами мужчины. И тем более такие, как я.
— Против тебя, Шелл, я ничего не имею. — Джун выбросила сигарету и придвинулась ближе. — Скорее, наоборот.
Ее голос стал мягче, вкрадчивее, в нем появилась волнующая хрипотца, напоминающая потрескивание отдаленного лесного пожара. Мою щеку овеяло тепло ее дыхания, когда она проворковала:
— Мне нравятся мужчины вроде тебя, Шелл. Большие, грубоватые, сильные, с глазами свирепого зверя.
— Свирепого... зверя? Я?!
Я повернулся, чтобы посмотреть на Джун. Ее лицо находилось почти вплотную к моему. Когда она улыбнулась, на ее влажной нижней губе отразился свет.
— Я тебе солгала, Шелл. Но только самую капельку.
— Насчет телефонного разговора?
— Нет, я о другом. Помнишь, я сказала, что после душа расхаживаю нагишом, а потом пудрю все тело. Помнишь?
— Еще бы я забыл!
— Я сказала, что это вырвалось у меня случайно. Так знай, я солгала. Я сказала это с определенной целью — и совершенно умышленно. Мне хотелось, чтобы ты думал об мне — такой.
— И ты своего добилась. Больше того, я...
— А все остальное чистейшая правда, мне нравится после душа припудривать тело «Белой ночью». Так называется пудра.