Распахни врата полуночи
Шрифт:
— Не буду плакать, — улыбнулась девушка, решительно вытирая щеки и обращаясь к улетевшей чайке. — Не буду. Передай моей маме и отцу, что у нас все хорошо. Рамон меня любит, я его тоже… А деточка… Когда-нибудь будет и у нас.
Если бы бог подарил им с Рамоном долгожданного первенца, о котором они так мечтали! Но нет, месяц проходил за месяцем, а Ана Мария все не беременела.
Сеньора Исабель, владелица овощной лавки, в которой девушка два раза в неделю покупала свежие овощи и фрукты, конечно, не хотела причинить ей боль своим вопросом, вырвавшимся из любопытства, свойственного жителям маленьких деревень. «Ана, ты не беременна? Что-то ты излишне
— У нас будет ребеночек. Будет, будет! — шептала сейчас Ана Мария, сжимая кулаки с такой силой, что ногти впивались в ладони.
Но эта физическая боль оказалась слишком слабой для того, чтобы заглушить душевную.
Почти три года они с Рамоном живут в любви и согласии в доме, завещанном им умершей старой Пепой. И все у них есть для счастья — любовь, понимание, крыша над головой, уют и спокойствие. Нет только самого главного — ребенка.
— Твой отец нас проклял, — сказала как-то в приступе отчаяния Ана.
И прикусила язык, увидев, как полыхнули обидой и болью черные глаза мужа.
— Что ты такое говоришь! — закричал Рамон. Но тут же осекся и сник.
— Прости, прости, пожалуйста! — кинулась к нему на шею Ана. Обняла родного, уткнулась носом в шею, вдохнула знакомый запах — миндальную горечь со сливочной сладостью молока, потерлась виском о подбородок мужа.
Отец Рамона умер через год после ссоры с сыном. И, как ни надеялась Ана Мария на то, что свекор оттает, простит Рамона перед смертью, смирится с тем, что снохой его стала девушка из простых, этого не случилось. Луис исполнил свою угрозу и лишил младшего сына наследства — и жилья, и причитающейся ему половины фабрики. Смерть отца Рамон переживал до сих пор, хоть и не показывал виду. Этой болью он не делился с любимой женой, точно так же, как и она скрывала от него тоску по Галисии.
— Ана, небо мое, тебе не за что просить прощения, — грустно ответил Рамон, обнимая ее тонкое тело сильными руками, еще недавно изнеженными, не знавшими физического труда, а теперь крепкими, с жесткими буграми бицепсов, с вздувавшимися на кистях венами. Ради нее, Аны Марии, пошел он против семьи, отказался от отца, матери и брата, от благ и привилегий жизни обеспеченного человека.
Они выплыли, хоть им обоим и казалось, что утонут в неспокойном море жизни, в которое их так неожиданно столкнули со скалы. Но недаром она, Ана Мария, была дочерью седого и мудрого океана. Любовь, взаимная поддержка, понимание стали их спасительным плотом. Старая Пепа протянула им руку и вытащила на берег. А дальше уже они, отдышавшись, принялись строить новую жизнь, ошибаясь, падая, выбирая неверные тропы, разочаровываясь, но ни на секунду не забывая о том, что их спасительный плот состоял из трех крепких бревен — любви, поддержки и понимания.
Только вот ребеночка не хватало… Рамон утешал жену как мог, ни разу не упрекнул. Но видела Ана, что и в его глазах поселились боль и разочарование.
Они жили в слишком маленьком поселке. Все чаще и чаще в булочных и продуктовых лавках Ану Марию спрашивали о том, почему она не торопится беременеть. Однажды задала этот вопрос и свекровь,
— Когда же вы порадуете меня внуком?! — воскликнула мать Рамона в одну из случайных встреч в мясной лавке.
Девушка съежилась, будто от удара, и, как-то отговорившись, вышла без покупки. Но, уходя, услышала, как мать Рамона сказала мяснику с досадой:
— Женился на бесплодной… Одна надежда на Хайме — на то, что он найдет себе здоровую девушку.
А что, если им с Рамоном поехать в Галисию? Пусть не навсегда, а хотя бы на месяц, к родителям Аны Марии? Любящий муж уступит ей — он сделает все, что угодно, лишь бы его любимая не грустила. Сегодня же вечером она поговорит с ним!
Принятое решение успокоило Ану Марию, так что она сама не заметила, как задремала. И приснился ей странный сон.
Увидела она человека, одетого в черный плащ с накинутым на голову капюшоном. Вышел этот человек, будто из скалы, и, протягивая ей руку, полупрозрачную, словно из черного дыма, сказал:
— Послушаешь меня, исполню твое желание. Но чем ты готова мне заплатить?
— Да чем угодно! — воскликнула девушка. — Самое дорогое, что есть, отдам.
— Самое дорогое — это ваша любовь, — произнес черный человек. И хоть Анна не видела его полускрытого темным капюшоном лица, девушка поняла, что он усмехается. — Готова ли ты принести такую жертву?..
Очнулась Ана Мария от того, что чуть не свалилась в дреме с бревна. Встрепенулась, потерла кулаками глаза, огляделась и улыбнулась: всего лишь сон! Слава богу, сон. Но какой странный! И какое ужасное решение подсказал ей черный человек…
III
Мой старый кошмар, в котором я бегала по заброшенной фабрике, вновь посетил меня. Такая частота пугала и настораживала. Я сравнивала себя с человеком, находящимся на маленьком островке и наблюдающим за надвигающейся волной цунами. Как не избежать гибели тому бедняге, так и мне не скрыться от грядущих неприятностей. В таком мрачном настроении от переполняющих меня предчувствий я и позвонила Арине, надеясь получить успокоение. Но подруга отреагировала не так, как мне бы хотелось:
— Не снов надо бояться, а людей.
— Думаешь, мне стоит кого-то бояться? — усмехнулась я, отправляясь на кухню, чтобы налить себе воды.
Ужасная духота, нет от нее спасения. Чуть-чуть прохладней становилось лишь к ночи. И хоть жару я любила и переносила довольно легко, но после месяца аномального пекла в мегаполисе тоже сдалась. Спасалась тем, что стаканами пила ледяную воду.
— Я просто так выразилась, не имея в виду ничего и никого конкретно, — поправилась Арина. — Ведь сны сами по себе не могут причинить неприятности, разве что вызывают беспокойство. Если хочешь знать мое мнение, то я думаю, что твои кошмары сейчас не предрекают ничего плохого, а лишь отражают уже пережитое. Развод, к примеру. Скольких нервов он тебе стоил.
— Надеюсь, ты права, — рассеянно отозвалась я, возвращаясь в комнату. Допив воду, я поставила пустой стакан на компьютерный стол и сама уселась в Дусино кресло.
— Что там с угрозами, кстати? — поинтересовалась подруга.
— Ничего. Меня больше не беспокоят. Думаю, что некто наигрался и успокоился.
— Некто? — скептически хмыкнула Арина, намекая на моего мужа.
— Это не Константин. И не его подружка. Я разговаривала с Костей — вполне миролюбиво. Он клялся и божился, что они с Ульяной ни при чем.