Расписной (Адрес командировки - тюрьма)

Корецкий Данил Аркадьевич

Волк узнал задержанного: Матвей Сапогов – все, словно в насмешку, называли его Босой. Он жил в соседнем подъезде, нигде не работал и путался с блатными. Ничего более подробного Волков о нем не знал. Кажется, сейчас такая возможность представится.

Рукав пиджака у Босого был оторван, шесть рук держали его крепко, одна даже в штаны вцепилась, и Матвей дергал ногой, пытаясь вырваться.

– Что случилось? – строго спросил Волков. Он заметил, что, узнав его, Босой перестал вырываться и побледнел. Интересно, чего он испугался?

– Стой,

паскуда малая! – шипела толстая тетка с красным лицом. – Месяц назад кошелек у меня вытащил! Я за руку поймала, да он вырвался, гаденыш!

– Ты что мелешь, дура старая! – возмущался в ответ Босой. – Ты б еще прошлый год вспомнила! Не пойман – не вор, не знаешь?

– Я дура старая?! Ах ворюга!

Тетка дернула за штанину, послышался треск, что-то звякнуло, покатилось по мостовой.

– Ах ты, е… – матюкнулся Сапогов и сильно рванулся, но мужик с маху ударил его под дых, и тот обмяк.

– Вот, глядите, небось тоже украл, – тетка с неожиданной для ее комплекции ловкостью наклонилась и подняла упавший предмет. На ее потной ладони лежало ажурное кольцо с тремя сияющими камушками – в середине покрупнее, по краям – помельче…

– Откуда у тебя? – хрипло спросил Волков.

– Да я… Это не я…

– Круглов, наручники!

Сапогов дрожал, зубы у него колотились. Раздался щелчок – стальные браслеты защелкнулись на худых запястьях.

– Круглов, запиши свидетелей. Через час приходите в Центральный райотдел. К оперуполномоченному Фомину.

Волк тщательно обыскал Мотьку и нашел сережки.

– Ну, гадюка!! – В его голосе было столько ненависти, что Круглов удивленно обернулся.

– Не я это, не я! – повторил Босой, едва не срываясь на плач. – Дали мне это!

Волков запихал его в ПМГ, не в камеру для задержанных, а на заднее сиденье. И сам сел рядом.

– Поехали, – приказал он Круглову. – Давай на Лысую гору. Там я гаденыша и закопаю.

Потом повернулся к задержанному.

– Кто дал?! – Голос старшего лейтенанта был страшен.

– Басмач, – тут же ответил тот.

– Кто такой? Где найти?

– Да на базаре, его все знают, узбек или таджик – глаза косые…

– За что дал?

– Я ничего не знаю, ничего… – голос Сапогова снова сорвался. – Позвал только!..

– Когда, куда позвал?

Вдруг Волк заметил, что Сапогов уже отдышался, незаметно начал успокаиваться. Он тут же понял: упустит еще минуту – и все, больше он ничего не узнает. Поэтому он без замаха ударил его пудовым кулаком в грудь, так, что хрустнули кости.

– А-а! – завопил тот. – Ты чего, чего, убьешь!

– Куда ты ее позвал?

– В тюремный скверик, после работы… Зуб даю, больше ничего не знаю!

Похоже, больше он действительно ничего не знал.

– Давай в отдел, – приказал Волков, и Круглое невозмутимо изменил маршрут.

* * *

Мотька мог считать, что ему все-таки еще повезло. Могло быть хуже, выложи он под протокол то, что наболтал с перепугу этому татуированному менту.

Пока оформляли бумаги, пока сидел в «аквариуме», пока переводили в ИВС, Мотька успел все хорошо обдумать.

Главная ошибка, конечно, что он назвал Басмача. О проклятых побрякушках, которые так и не удавалось сбыть залетному барыге и которые он, как последний придурок, сегодня понес все-таки продавать Пауку, можно было выдумать что угодно. В протокол он сказал, что вытащил их у кого-то из кармана! Значит, Басмач тут ни при чем. А лучше сказать, что нашел. Да, на следующем допросе скажет именно так. На базаре в толпе что угодно можно потерять и что угодно найти.

Обо всем остальном – что вызвал Нинку на стрелку, что его просил об этом Басмач – лучше вообще забыть навсегда. В протоколе он вместо «Басмач» уже говорил «Узбек»: якобы это барыга, которому он хотел двинуть золото. Допрашивать еще много раз будут, каждый раз показания можно менять, они вконец запутаются.

Мотька повеселел: действительно, чего переживать? Все равно ему так и так светила когда-нибудь ходка1 за карманные кражи, оно и для авторитета хорошо… А если не выдаст старших, те это не забудут. Обещал же Басмач поддержать его за решеткой… А может, вообще удастся выкрутиться!

Даже мрачный изолятор временного содержания Мотьку не слишком напугал. Что с того, что на окне «намордник», что твердые нары и постель не положена? Главное дело, он теперь знает, как надо отвечать на вопросы, которые задаст ему следователь.

Сначала он был в камере один. Еще удивился: не заскучать бы тут – Мотька был парень общительный. Но вскоре появился сокамерник, и, увидев его, Босой вовсе не обрадовался.

Грушевидная морда, ножевой шрам на щеке, гора мускулов, глаза, как у удава. Вылитый палач! Сердце у Мотьки екнуло. А вдруг Басмач прознал про его длинный язык? Этот кат задавит вмиг и глазом не моргнет…

Но удавливать Мотьку пока никто не собирался. Амбал не стал резину тянуть, сразу взял быка за рога.

– Вот чего, – он шмыгнул носом, – тебе велено передать: говорить будешь не чего в голову взбредет, а чего надо по делу.

– Я ж ничего… Я разве против? – привычно забормотал Мотька. – А по делу

– это что?

– По делу, значит – ты сам видел, как телку мочили.

– К-как это?

В горле у Мотьки пересохло – ничего себе заход!

– Да так и видел – рядом стоял. Тебя мужики заставили на пустырь возле Богатяновского спуска ее выманить, как соседа, значит. Ты и выманил. Она кого-то кинула, рога наставила или еще что, – ты этого не знаешь. Ее там встретили, в машину посадили, вроде поговорить, и ты сел, потому что деньги свои получить хотел. Вывезли на Лысую гору, а там начались разборки, базары гнилые, крики… Короче, мужики ее и трахнули вдвоем. Ты в подробностях это дело не видал, отошел в сторонку, потому как они сказали, что тебе все равно не светит. Потом они, видно, и замочили ее. А тебе колечко с серьгами кинули – за услугу. Просек?