Расплата за жизнь
Шрифт:
— Мне невестка все говорила: почему твой Бог не наказывает негодяев, всяких паразитов? Почему они с жиру бесятся, а мы весь век работаем и мучаемся? Я ей отвечала: поди, Господь все видит. И от его гнева и наказания никто не уйдет. И видишь, так оно и получилось! — указала на мать Быковых. Та не видела, но поняла, что речь идет о ней, вжалась в постель, завздыхала тяжко.
— Оно завсегда так! Кто ртом и задницей хватает, тот и подавится. Вон у нас в деревне председатель колхоза редким ворюгой был. Лысый прохвост. Все к себе в дом тянул. Его дети и институт за счет колхоза позаканчивали.
Та, не выдержав, в коридор вышла. Но и там ее в покое не оставили.
— Это верно, что ты Быкова? — подошла женщина к старухе.
— Я. А что?
— Димка твой сын?
— Да, мой.
— Чтоб тебе кровью залиться и со стола не встать после операции за то, что ублюдка на свет произвела. Лучше бы сдохла! Пусть бы твоя утроба сгнила еще тогда! Зачем такого гада на свет пустила?
— Что вы кричите? Что вам плохого сделал мой Димка? Почему, когда был жив, все молчали? Или потому, что на мертвого легко взвалить все грехи? Ответить некому?
— Он мою дочку испоганил. Шестнадцать лет ей! И ему не совестно! Силой ее взял!
— Чего же в суд не подали?
— Написали заявление. А он с легавой оравой заявился. И сказал, что если подадим на него в суд, всю семью за решетку упрячет. А чтоб не сомневались, сына моего забрал. Две недели продержал в закрытом подвале. Голодного! Он еле живой пришел домой. Чтоб твоим сыновьям мои слезы отлились! И тебе, проклятая!
— Они и так умерли! Кого клянете! А и ваша дочь никому не нужна! У него жена имелась! Не болтайте на покойного! Лучше за дочкой следите, чтобы не путалась со всеми и не вешала свои грехи на чьи–то плечи! — отчитала Быкова бабу.
Та, плюнув ей в лицо, пожелала:
— Чтоб тебе рядом с выродками скорее оказаться!
Старуха отошла в дальний конец коридора, чтоб никого не видеть и не слышать. Но медсестра позвала ее к телефону. Бабка Быкова не поверила:
— Кто просит?
— Женщина вас зовет! Подойдите!
Она взяла трубку. Сухо поздоровалась. Потом вся напряглась. Лицо вспыхнуло. Задрожали руки. Она оперлась плечом на стену. Задышала тяжело. Говорившую с нею не называла по имени. Отвечала на вопросы коротко:
— Операция завтра. Утром. Да. Обследование прошла. Миома. Я знаю, буду крепиться. Что делать? Нет, мне ничего не надо. Все есть. Не беспокойтесь. И завтра не звоните! Я сама позвоню, когда встану. Нет! Все хорошо! Не тревожьтесь! Целую вас! Спасибо, что позвонили! — положила трубку. И, увидев любопытные
Постояв немного, пошла в палату с высоко поднятой головой, презрительно оглядев всех пересудниц и скандалисток.
Лейтенант милиции, белокурая девушка, дежурившая в этот день в больнице по поручению генерала, раздосадованно кусала губы, что не могла узнать, кто звонил Быковой и откуда.
Бабка, придя в палату, легла и вскоре уснула. А утром ее повезли в операционную.
— Брешет, что невестка ей звонила. Никому она не нужна! Бывшая Димкина жена — Верка — уже замуж вышла. За таксиста! И новый мужик ее детей на свою фамилию взял. От пенсии отказался. С чего она станет бывшей свекрухе звонить? На свадьбу позовет? Чтобы эта канитель от злости задохнулась? — провожали Быкову в операционную женщины, выздоравливающие после операций.
— Милые мои женщины! Очень прошу всех вас, поимейте милосердие к человеку! За что возненавидели ту, какая страдает не меньше вас! Разве она хотела, чтобы ее дети выросли такими! Или ваша ребятня без ошибок и промахов растет? Либо вас не огорчают ваши сыновья? Вряд ли хоть одна не плакала ночами от горя и обид, перенесенных от сыновей. Зачем же вы ее так терзаете? Ведь она, как и вы, мать! — подошла Люся Потапова после операции к женщинам, собравшимся в коридоре.
— Доктор! Если мои ребята напрокундят, я их сама за виски оттаскаю. И не стану ждать, когда соседи пожалуются. Не посмотрю, что уже взрослые. И потому что мне они — всегда дети, учу их жить по–людски, не позорясь самим и меня не подводя.
Мать на то и дана, чтоб говорить правду детям и не покрывать их пакости. Как Быкова! Вот они померли и не тревожьте их! А сколько горя после себя оставили? Она о том подумала?
— Теперь уж не исправить сделанного ни им, ни ей. Зачем же мстить за прошлое, какое не вернуть никому? Вы лечитесь. И я прошу вас, дайте возможность вылечиться этой женщине. Не губите ее и заодно мою работу.
А я слыхала, что живы они! Скрываются где–то! И, конечно, среди бандитов. — подала голос соседка Быковой по палате.
— Говорить могут много. Будь они живы, сами привезли бы мать в больницу или навестили бы ее! — спорила Люся, убеждая больных пощадить Быкову. Ей это удалось нелегко и не сразу.
— Пить, — попросила Быкова, едва придя в сознание. И соседка, вспомнив просьбу врача, пересиливая себя, позвала медсестру.
— Пить просит. Можно дать ей воды?
— Я сама, — заторопилась к больной.
— Кешка! Не смей выходить на улицу! Простынешь, опять уроки пропустишь в школе, — стонала старуха.
— Тьфу, черт! — отвернулись бабы. А до слуха долетело невольное:
— Димка, не бей ее, гад паршивый! Не трогай кошку, говорю тебе!
— С детства злодеем рос! — посочувствовали Быковой бабы в палате. А через час в больницу позвонили. И женский голос спросил:
— Как прошла операция у Быковой?
— Благополучно, — ответила медсестра. И спросила: — Кто интересуется? Что мне сказать больной?
— Скажите, что родственница справлялась. Мать ее невестки, Евдокия. Она сама еще не встает?