Расплата. Трилогия
Шрифт:
– - На "Новике"! Флаг -- на "Новике"! -- вдруг, словно захлебываясь от азарта, закричал сигнальщик.
Всё кругом разом всколыхнулось. Команда, бросив завтрак, кинулась к бортам. Офицеры вырывали друг у друга бинокли из рук... Сомнения не было! На мачте "Новика", этого игрушечного крейсера, смело мчавшегося на выручку одинокому миноносцу, развевался флаг командующего флотом!..
Смутный говор пробегал по рядам команды... Офицеры переглядывались с каким-то не то радостным, не то недоумевающим видом...
– - Не утерпел!.. Не дождался "Аскольда" -- пересел на "Новик!.." Черт возьми!.. Это уж чересчур!..
Но это было не "чересчур", а именно то, что требовалось. Это
Схватка миноносцев происходила милях в 10 к югу от Порт-Артура. "Новик" и "Аскольд", как ни спешили, не могли подойти вовремя. "Стерегущий" уже был затоплен, а бросившись преследовать японские миноносцы, они встретились со всей неприятельской эскадрой, шедшей к Порт-Артуру. Пришлось уходить. По счастью, скорость обоих этих крейсеров не только числилась по справочной книжке, но существовала и в действительности. Ни броненосцы, ни броненосные крейсера японцев не могли за ними угнаться, и лишь четыре "собачки" пытались некоторое время, более или менее успешно, преследовать отступающих.
С тревогой в сердце прислушивались мы к глухим раскатам выстрелов, доносившимся с моря...
"Новик" и "Аскольд" возвратились благополучно.
Но какое это было возвращение! Десятки тысяч людей, усеявших борта судов, высыпавших на бруствера батарей, толпившихся на набережных, жадно следили за каждым движением маленького крейсера, который, бойко разворачиваясь в узкостях, входил в гавань. Не к нему, не к этому хорошо знакомому, лихому суденышку было приковано общее внимание. Нет! -- Каждому хотелось своими глазами увидеть на верхушке его мачты Андреевский флаг с гюйсом в крыже.
Это было больше, чем какая-нибудь победа, случайная удача в бою, -- это было завоевание. Отныне адмирал мог смело говорить: "моя" эскадра! Отныне все эти люди принадлежали ему и душой, и телом...
Несомненно, что эпизод, только что рассказанный мною, произвел огромное впечатление на массы и если не создал, то во всяком случае много способствовал созданию того великолепного спокойствия, почти бравады, с которыми эскадра встретила разыгравшуюся в тот же день бомбардировку.
А положение было не из веселых!
Японская эскадра, перед которой вынуждены были отступить "Новик" и "Аскольд", казалось, поначалу прошла мимо, направляясь на запад, и скоро скрылась за горой Ляо-ти-ша-на. Против входа, вне дальности крепостных орудий остался только один крейсер, державшийся почти на месте. Но вот в начале 10-го часа утра между судами, стоявшими в Западном бассейне, внезапно поднялся гигантский водяной столб, и резкий звук, не похожий ни на выстрел, ни на взрыв мины, заставил всех бросить повседневные работы и тревожно оглянуться. Еще и еще... Скоро выяснилось, что это через Ляо-ти-шан ведут перекидной огонь японские броненосцы, крейсирующие от нас в дистанции 8--9 миль. Ни одно из крепостных орудий не могло воспрепятствовать им мирно предаваться этому занятию. Очевидно, до войны самая идея о возможности такой стрельбы признавалась недопустимой как в морском, так и в военном ведомстве. Иначе на берегу, несомненно, были бы построены соответственные батареи, а на эскадре существовала бы соответственная организация. Адмирал Макаров во время самой бомбардировки приказал немедленно же приступить к ее разработке, но, конечно, это сложное дело -- разбивка всего окружающего пространства на квадраты, выбор вспомогательных точек прицеливания, устройство наблюдательных станций и создание системы условной сигнализации -- не могло быть выполнено в несколько часов. Для этого потребовалось несколько дней... и невольно напрашивался досадный вопрос: что же думали до войны? Замечательно,
У японцев, по-видимому, не только станки и прицелы отвечали всем требованиям, но и личный состав был хорошо обучен. Снаряды ложились очень недурно, а ведь одного такого, упавшего сверху (они падали под огромным углом к горизонту), достаточно было, чтобы вывести из строя любой броненосец. В конце осады 11-дюймовые мортиры японцев доказали это с очевидностью.
Итак, неприятельские броненосцы беспрепятственно маневрировали к югу от Ляо-ти-шана и, приходя в определенную точку, не торопясь, как на ученье, разряжали в нас свои 12-дюймовые пушки, а находившиеся под расстрелом крепость и эскадра -- безмолвствовали...
Казалось бы, у последней было еще одно средство избавиться от такой тяжелой и обидной роли -- выйти в море, -- , но... владея 7 лет Порт-Артуром, мы к началу войны не только не успели закончить широко проектированного углубления его внутренних рейдов, но даже и самый выход в море был доступен большим судам только в полную воду. Во время отлива боевые суда эскадры были заперты в гавани самым непобедимым врагом -- мелководьем... 26 февраля малая вода в Порт-Артуре приходилась около 9 ч. утра, и вот почему именно этот момент японцы избрали началом своего первого опыта бомбардировки с моря.
Случалось ли вам, в тяжелом сне, чувствовать, как на вас надвинулось, над вами нависло что-то страшное, роковое и в то же время легко отвратимое, если бы вы были свободны в своих действиях?., сила, которой вы могли бы с успехом противопоставить свою силу, если бы это было в вашей власти?.. Но вы ничего не можете; все ваши чувства как будто парализованы, только мысль работает, но и ее вы стараетесь заглушить, потому что вся она сосредоточилась на одном неразрешимом вопросе: пронесет или не пронесет?..
Приблизительно такие ощущения переживали мы 26 февраля, стоя под расстрелом.
Я намеренно употребил это слово "расстрел", как наиболее ярко характеризующее наше тогдашнее положение. Это не была бомбардировка. Бомбардировка -- тот же бой. Правда, осаждаемый обыкновенно находится в более тяжких условиях, нежели осаждающий, и несет большие потери, но все-таки не лишен возможности защищаться. Для самочувствия участников боя важны не конечные его результаты, а сознание возможности ответить ударом на удар... Здесь же, с одной стороны -- была учебная стрельба, вполне безопасная, даже обставленная всем возможным комфортом, а с другой -- люди, изображавшие собою живые мишени...
Это было первое мое боевое крещение, но я не стану утруждать читателей передачей того, что я думал, чувствовал... В нашей литературе после войны оказалось столько охотников анализировать и печатно поведать публике свои ощущения под огнем, что мои, пожалуй, будут совсем лишними. Ограничусь описанием событий и наблюдений над окружающими, которые я заботливо заносил в свою записную книжку.
Не берусь судить и догадываться, как отнесся бы личный состав эскадры к "расстрелу" 26 марта недели две тому назад, думаю, однако, что подъем духа, вызванный прибытием Макарова, и в особенности недавний, описанный мною эпизод переноса "флага" на "Новик" имели огромное значение.