Расплата

Са Мари

Руки сами потянулись к густым, темным волосам. Зарылись в них, перебирая отдельные прядки, ощущая легкую жесткость, поглаживая и не отдавая себе в этом отчета. Поцелуй напористый и вроде ничем не отличающийся от недавней безумной жажды Дикого. Но почему она не чувствует отвращения?

Аня, Аня — ты совсем запуталась. Что и говорить — стокгольмский синдром во всей красе. Неужели одного года тебе хватило, чтобы забыть все то, что совершило это бессердечное животное. Если уступишь сейчас, дашь слабину — он не пожалеет тебя. И ты опять попадешь в ловушку, из которой едва выбралась, очень рискуя и не только собственной шкурой.

Мысли о маме,

брате, Славике и его удивительном приятеле немного приводят в чувство. Запускают мыслительные процессы, отключившиеся под напором железобетонной страсти. Надо думать, как выбираться из цепких объятий и до одури сладкого поцелуя. Почему она раньше этого не замечала? Не замечала того, как сладко он целуется. Потому что была напугана, ненавидела и испытывала четкое отвращение ко всей той ситуации годичной давности. А что изменилась теперь? Готова ли она простить? Готов ли он просить прощения? Учитывая, что он целует парня и даже не подозревает о том, что это она — стоит ли выяснять правду?

Ответ приходит быстро. Аня вообще достаточно умна, не зря столько лет в универе проучилась. Жаль конечно, что пришлось его бросить. Опять же из-за кого? Вот и не о чем тут больше размышлять. Страдать. Пытаться оправдать и простить. С Маратом можно делать только одну вещь, вернее две — бежать и прятаться.

Девушка с силой замахивается и бьет коленом туда, куда по идеи порядочные люди даже взгляд не опускают. Марат лишь едва дергается. Не хватается за свое пострадавшее место как большинство мужчин. Это еще раз подтверждает поговорку про стальные яица. Выходит есть те, у кого они действительно существует.

Тем не менее даже такой слабой заминки хватает. Девушка выворачивается из рук, проскальзывает вдоль напряженного тела гибкой лаской и бросается к двери. Там спасение, там свобода, там то к чему она так долго стремилась. А здесь ее погибель. В руках этого мужчины ее не ждет ничего хорошего. Только боль, разочарование и конец.

Хватило ума подскочить к Арону, ее напарнику, и наплести что-то про плохое самочувствие. Парень смотрел на нее как на больную, которой она собственно и притворялась. А лихорадочно горящие щеки, да сбившееся дыхание лишь добавили ситуации правдоподобности. Блек поворчал для проформы, но к счастью не встал в позу. Хотя мог. Вечер в Плазе то еще испытание и без напарника тяжело дается.

Аня и сама чувствовала себя виноватой, но остаться тоже не могла. Где-то рядом расхаживал злющий Вайлд, которому, кажется, двинули по роже. Хотя точно утверждать она не бралась. Все произошло слишком быстро. И Марата со счетов списывать тоже рано. Кто знает, какая собака его укусила, и почему взрослого состоявшегося и стопроцентно гетеросексуального мужчину потянуло на мальчиков? На этот вопрос она даже себе ответить не могла.

Запах метро привычно успокаивал. Здесь можно было не опасаться погони, потому что в такой толчее она попросту невозможна. Хотя кто ее будет преследовать? Видимо после прошлогоднего инцидента легкая параноидальность присутствовала. Иначе как объяснить нервное оглядывание и легкое беспокойство пальцев, которые никак не могли найти себе места. Чувство, что за ней следят, не отпускало до самого дома.

Замешкавшись немного в дверях с постоянно заедающим замком (надо сменить со следующей получки), она не сразу заметила тень, проскользнувшую внутрь. Легкий вскрик, щелкнувший выключатель и вот перед ней замер мужчина. Знакомые черты лица, напряженные мускулы, перекатывающиеся по одеждой и глаза,

которые невозможно забыть и спутать. Стеклянные, безжизненные, пустые. Правда сейчас в их глубине вспыхнула искра.

Замешательство длилось всего мгновение, но его хватило, чтобы мужчина подошел ближе, поднял руки и резко заключил в объятия, такие крепкие и надежные, что захотелось расплакаться. Что, собственно говоря, она и сделала. Гормоны, мать их, наверное шалят.

— Дан, — пробубнила сквозь водопад слез и соплей.

— Все хорошо, малышка, — он погладил ее по головке, как в те времена, когда она после аварии лежала в шикарной палате и ничего не понимала, не хотела ничего понимать. — Все будет хорошо.

Так хотелось верить в эти простые и не замысловатые слова. Но она знала — в жизни не все так радужно, как в детских, розовых мечтах. И одних слов недостаточно. Поэтому просто стояла и плакала в его крепких и таких надежных объятиях. Позволить себе маленькую слабость. Разве она так много просит?

Глава 22

У Марата не было слов. Вот прямо совсем. Сказать что он оху***л — это ничего не сказать. Руки немного подрагивали, словно до сих пор сжимали маленькое тельце в своих объятиях. А как сладко было с ней… с ним, мать его, целоваться. Понимание того, что он целовал не милую девушку, а худосочного парня, все еще не приходило. Да как так-то? Да не может такого быть? Марат Басманов никогда не переходил на ту сторону и никогда этого не планировал. Это все просто игра его расшатавшегося воображения не иначе!

Он стоял в своем номере, вспоминал слова Дикого и дико бесился. Американец нашел его в тот вечер и потребовал ответ: какого хрена он вообще вмешался, спутал ему все карты и не дал завалить парня в постель. Конченный извращенец! Даже говорить о подобном не стеснялся. А вот Марата перетряхивало от одной только мысли об этом. Вспоминал, как увидел их тогда в номере на постеле и просто вызверился. Только один вопрос: почему? И еще второй, вдогонку: какого черта?

Какого черта он полез целоваться к парню, который до этого целовался с другим мужиком? Какого черта его занесло в этот странный любовный треугольник? И какого черта он не может перестать об этом думать? Мысли о горячих поцелуях в темной подсобке делали стояк просто каменным. Он расхаживал из угла в угол в своем роскошном номере люкс и никак не мог привести себя в порядок.

Это что же он теперь получается голубой? Или все же один раз не пидорас? Ситуация была до нельзя смешная. И он бы посмеялся. Ей богу. Если бы она случилась с кем-нибудь другим. Но не с Маратом Басмановым, который всю жизнь считал себя нормальным мужиком. Как это говорится — натуралом! Но сегодня его натуральность похоже ему изменила.

В голове грохочущим набатом звучали слова Дикого:

— Слушай, Басманов, я хочу, чтобы мы договорились раз и навсегда и не путали личное и работу. Я понимаю, что паренек тебе понравился, но я первый положил на него глаз и упускать не собираюсь, — в этом месте у Марата возникло непреодолимое желание съездить еще разок по наглой мужской физиономии, но он как-то сдержался. Чудом не иначе. — Я готов простить тебе вспыльчивое поведение. Готов. Один раз. Мы все здесь взрослые люди и думаю договоримся. Я заключаю контракт с твоей фирмой на выгодных для вас условиях, ты отстаёшь от мальчика и больше не вмешиваешься. Твое геройство здесь ни к чему. Поверь, Кимми был совсем не против. Если бы ты не помешал, я трахнул бы его уже тогда.