Расплата
Шрифт:
– Так что насчет твоих прихожан? Есть среди них похожие на психов?
– Несколько. Одни давно страдают слабоумием, у нас есть несколько прихожан, в дееспособности которых можно усомниться, но есть ли у нас человек, которого я счел бы свихнувшимся садистом, способным на убийство? Нет... некоторые странные, конечно, и кого-то я толком не знаю, но нет, я не думаю, что кто-нибудь из них... – Его голос оборвался. – Не могу точно сказать.
– Еще как можешь. Если они добрые католики, разве они тебе не исповедуются?
Секунду Джеймс
– Хороший католик не совершил бы убийства.
– А плохой?
Джеймс сглотнул.
– Все дети господни...
Бенц перегнулся через стол и схватил брата за чистую рубашку. С окровавленной работали криминалисты.
– Прибереги подобные разговоры для своих прихожан, понял? Не все дети господни хорошие люди. Некоторые плохие. Больные. Слабоумные. У них в голове не все правильно работает, и они действуют иначе. Они плохие, Джеймс. Злые. Поэтому не говори мне всякой ерунды! Ты знаешь кого-нибудь, кто мог убить Микки Гейнса или одну из других жертв?
– Я... у меня нет доказательств.
– А интуиция? Внутреннее ощущение? Все такое прочее, Джеймс. Речь идет о жизни людей; ты хочешь, чтобы случившееся с этим пареньком, – свободной рукой он сделал жест, охватывающий церковь и алтарь, – произошло с кем-нибудь еще? Знаешь, что я думаю? Именно ты рассказал, как истязали святых. Я готов поставить свою пенсию на то, что этого паренька убил тот же самый убийца. Поэтому помоги мне, а?
– Я пытаюсь, но я не знаю, кто это сделал, – ответил он с мукой во взгляде, и его лицо, казалось, постарело на десять с лишним лет.
– Ты что-то знаешь! – сердито выпалил Бенц, брызжа слюной.
Джеймс, которого что-то грызло изнутри, покачал головой:
– Я ничего не могу тебе рассказать.
– Ты лицемерный, ханжеский сукин сын. Людей убивают! С ужасающей жестокостью. Микки Гейнс – это лишь верхушка айсберга. – Он напряг пальцы, которыми держал рубашку брата из гладкой ткани. – Если можешь, ты должен помочь мне остановить все это!
– Я сделаю все, что в моих силах.
– Черта с два! – Бенц опустил руку, но остался стоять так близко, что едва не касался носом лица Джеймса. – Ты сказал, что тебе нужно было обсудить с богом какие-то проблемы.
– Да. – Джеймс облизал губы.
– Какие?
Челюсть Джеймса непроизвольно дрогнула.
– Какие проблемы? – снова спросил Бенц, сузив глаза.
– Целибат, – тихим шепотом ответил он.
В самую точку. Бенц почувствовал себя так, словно получил неожиданный удар в живот.
– А еще что?
– А этого мало? – Голубые глаза Джеймса встретились с глазами Бенца.
– У тебя роман с Оливией Бенчет. – Это был не вопрос. В комнате на мгновение повисла тишина. Стало так тихо, что звуки ночи, казалось, начали проникать сквозь закрытые окна.
– Откуда ты ее знаешь? – наконец спросил Джеймс.
– Она тебе не рассказывала? – Глаза
Джеймс покачал головой, затем откинулся на спинку стула и повернулся так, чтобы можно было смотреть в окно и не видеть лица единокровного брата.
– Нет.
– И ты не говорил ей, что мы единокровные братья? – Бенц отошел от стола, чтобы снова не кинуться на брата и не вырубить его. Сегодня он был сильно на взводе – адреналин, усиленный яростью.
– А с чего я должен был упоминать? Она знает лишь, что у меня есть единокровный брат, с которым у меня не слишком теплые отношения. А почему ты ей не говорил?
– Об этом никогда не заходила речь.
Джеймс фыркнул, и в этот же момент дверь в кабинет, распахнувшись с глухим стуком, ударила о стену.
Бенц вздрогнул, а в кабинет вошел преисполненный достоинства пожилой священник.
– Что происходит? – спросил он. Взор его голубых глаз был властным, голос низким, сердитым и насмешливым. Из-под его стихаря так и сочилось самодовольство. – Почему дом господень полон полиции и прессы? Мне позвонила госпожа Фландерс, живущая неподалеку, и сообщила, что произошла какая-то неприятность... – Его взгляд остановился на Бенце, который уже открыл свой бумажник, в котором был его значок.
– Произошло убийство, прелат. Здесь, в церкви, – объяснил Джеймс. – Микки Гейнс.
Лицо прелата смертельно побледнело, и у него стали подкашиваться ноги.
– Нет... но я только что его видел ...он должен был запереть... – Он умолк, прислонившись к стене, закрыл глаза и перекрестился. Он весь стал каким-то безжизненным. – Не могу поверить в это.
– Вы оставили дверь открытой? – спросил Джеймс.
– Ты же знаешь, как я к этому отношусь... Микки? О господи. – Моргая, словно желая прояснить мысли, он снова быстро перекрестился, качая в неверии головой.
– Расскажите мне, что вам известно, – произнес Бенц и открыл блокнот.
– Ничего... это один из мальчиков, которые помогают в проведении служб... – Его голос дрогнул, и он закрыл лицо руками. – Не могу поверить... не Микки... не Микки. – Раздался стук, и Монтойя просунул голову в дверь. Он переводил взгляд с одного священника на другого.
– Вы Рой О'Хара? – спросил он, и прелат кивнул, после чего нашел в себе силы выпрямиться во весь рост.
– Да, а что?
Монтойя встретился взглядом с Бенцем.
– Несколько лет назад было одно дело. Мальчик в Джексоне, Миссисипи.
Отец О'Хара стал еще бледнее, и для Бенца кое-что стало проясняться. Реджи Бенчет говорил ему: был один педофил, но от обвинений отказались. Реджи говорил, что его звали отец Харрис, или Генри, или... он, возможно, хотел сказать О'Хара!
– Все это было ошибкой, – произнес прелат, но в уголках рта у него, казалось, собралась слюна, а его руки дрожали. – Единичное дело из-за злоумышленной лжи одного мальчика. От обвинений отказались за отсутствием улик. А меня перевели в церковь Святого Луки.